Евгений Дырин - Дело, которому служишь

Полбин поставил книгу обратно.

- А мне за этого Некрасова досталось, - сказал он. - Вот в это самое окно стреляли, Маня... Я тут сидел вечером за столом, где Таня, и вдруг - бах!

Глаза Тани округлились

- Как за Некрасова? - спросила она. - Сказывали, что кулаки стреляли.

- У Вознесенского в батраках один наш комсомолец был. Он мне первому сказал, что псаломщик кулацкий хлеб от государства прячет. Я заявил куда полагается и сам ездил зерно из ямы доставать. Три подводы нагрузили. Тогда же я и книжки забрал. А через неделю - выстрел в окно. Я задремал как раз над книжкой, около меня лампа вот так рядом стояла, и пуля прямо в нее! Стекло вдребезги, темно стало. Я на пол бросился к стене, слышу - убегает кто-то.

Нашли потом. Это Сысоев был, он больше всего хлеба у Вознесенского прятал. Думал, что у служителя церкви не будут искать.

Маша уже слышала этот рассказ, но тогда они сидели в уютной черниговской квартире Пашковых за чаем и давнее воспоминание Полбина не очень поразило ее воображение. Сейчас она представила себе темную, дождливую осеннюю ночь за низким окном, сонную тишину в комнате, освещенной керосиновой лампой, светлое пятно на потолке, зыбкие тени по углам... И вдруг грохот выстрела, звон разбитого стекла...

Она поежилась, как от холода, и сказала:

- Ванечка, посмотри на часы.

- Есть, - ответил Полбин. - Пожалуй, пора. Ну, Таня, будем прощаться...

- Вы к ульяновскому? - поднялась Таня. - Можно, я вас провожу?

Она закрыла комнату на висячий замок и дошла с Полбиными до самого вокзала. Когда поезд тронулся, она долго стояла на перроне и помахивала тонкой загорелой рукой.

До Ульяновска было около двух часов езды. Под мерный перестук колес Полбин рассказывал Маше о городе, который считал родным.

- Все ленинские места, Манек, мы с тобой увидим, - сказал он под конец. Возьмем на вокзале извозчика и все объездим.

Они так и сделали. Поехали прежде всего на Большую Стрелецкую улицу, к дому, в котором прошло раннее детство Ленина. Это был деревянный, облицованный тесом двухэтажный дом под железной крышей. В каждом этаже пять окон, с правой и с левой стороны парадные двери под навесами-козырьками. Семья Ульяновых жила в комнатах второго этажа. Когда она поселилась здесь, Ленину было полгода. Родился он в маленьком флигеле, который стоял во дворе, но этот флигель не сохранился, его за ветхостью снесли еще до революции.

- Зачем снесли? - почти испуганно спросила Маша.

- А зачем Ленина в Сибирь ссылали? - мягко улыбнулся Полбин.

Маша смутилась. Извозчичья пролетка, двигаясь к Дому-музею, уже отъехала на изрядное расстояние, а она все оглядывалась, стараясь сохранить в своей памяти облик этого маленького дома, из окон которого когда-то выглядывал кудрявый улыбающийся мальчик, такой знакомый по портретам...

Около двух часов они провели в Доме-музее. Отсюда они пешком пошли к бывшей Симбирской гимназии, а затем, мимо обнесенного железной решеткой сада с высоким памятником Карамзину, мимо белого двухэтажного здания Дворца книги, на Венец.

- Сейчас ты ахнешь, Манек, - сказал Полбин, когда впереди показалась ровная площадка с гранитным памятником-обелиском, клумбами и дорожками, посыпанными крупным речным песком.

Он подвел жену к краю площадки. Маша крепче ухватилась за его руку. Под ними был крутой обрыв с изрытыми сточной водой, склонами, на которых кое-где лепились кустики травы и два-три деревца испуганно цеплялись корнями за землю. Далеко внизу были видны дома, дворики около них. Дома казались игрушечными. Узкая деревянная лестница с перилами спускалась вниз по склону. Два очень маленьких человека поднимались по ней и часто останавливались отдыхать на квадратных площадках.

- Красиво? - спросил Полбин. - Это раньше называли высотой птичьего полета. Сейчас лучше сказать - средняя высота полета на У-2. О! Дождик!

Он посмотрел на одинокую каплю, упавшую ему на руку, потом на небо. Небольшая серая тучка остановилась над городом. Солнце светило по-прежнему.

- Под дерево, Ваня, - сказала Маша. - Тут так хорошо, что уходить не хочется.

У обрыва, на расстоянии пяти шагов от края, росла густая липа. Под ней была скамья.

Они сели. Домики внизу, лестница уже не были видны, но зато открывался вид на Волгу.

Маша не отводила глаз от реки. "Вот она какая!" - прошептали ее губы.

Облака закрыли солнце. Вода, только недавно сверкавшая серебром, стала серой.

- Вот она какая! - повторила Маша вслух.

Широкое тело реки пересекал железнодорожный мост. На середине он опирался на вытянутый островок, зеленый с одного конца и переходящий в пологую песчаную косу с другого.

Сверху, с севера, шел пароход-буксир. Ветер дул ему в корму, противоестественно набрасывая дым на нос парохода, по движению. Пароход тащил длинный ряд плотов, похожих на медленно перемещающийся остров.

Снизу двигался другой буксирный пароход, с двумя баржами. Против течения ему было трудно итти.

Казалось, он стоял на месте, хотя за его кормой тянулись пенистые белые "усы".

Далекий, похожий на грохот падающей воды звук долетел со стороны моста. Между ажурными переплетами ферм замелькало белое, как кусок ваты, облачко. По мосту шел поезд.

Выглянуло солнце, и даль за Волгой засветилась. Среди темной зелени лесов мелькнула белая стена водонапорной башни, показались кое-где каменные дома, а дальше, за лесами, открылась безграничная, уходящая к горизонту степь.

- Ой, как хорошо! - вздохнула Маша. Редкие капельки дождя стучали по листьям дерева, но не проникали сквозь густую крону.

- Манечка, - задумчиво сказал Полбин. - Я как будто еще не ушел из музея, от Ленина. Знаешь, какая у меня мысль? Не каждый человек становится знаменитым, но каждому надо правильно выбрать свое дело. И честно трудиться...

Он замолчал. Маша тихо, не поворачивая головы, произнесла:

- Ну...

- Ну и тогда можно все делать отлично. Я много думал: правильно сделал, что в летчики пошел, или неправильно? А теперь знаю: правильно!

Глава XII

Осенью тысяча девятьсот двадцать седьмого года Полбин с узелком в руках, с кружкой и ложкой (обязательность которых при явке была указана в повестке из военкомата) пришел на призывной пункт.

Он был почти уверен, что его пошлют в авиацию. Активист ОДВФ - Общества друзей воздушного флота, он участвовал в сборе средств на постройку эскадрильи "Наш ответ Чемберлену", знал подробности всех больших советских перелетов и уж, конечно, знал по именам выдающихся летчиков. Правда, ему не приходилось даже близко видеть самолет, но из книг и журналов, попадавшихся в Майнской избе-читальне, он почерпнул немало сведений, которые казались ему первой ступенью подготовки летчика. По крайней мере, он знал, почему и как летает самолет, что такое подъемная сила и сила лобового сопротивления, и как эти силы уравновешиваются в полете. Он представлял себе устройство самолета, назначение лонжеронов и нервюр, понимал, как от движения ручки управления отклоняются вверх или вниз элероны и рули высоты.