Евгений Дырин - Дело, которому служишь

- Нет, нет, Ваня, расскажу и об этом, - улыбнулся Селянов и снова наклонился к Марии Николаевне. - Понимаете, этот искатель правды все время досаждал учителю математики, который тогда и заведующим школой был. Зафиров, Федор Николаевич, ныне здравствующий. Он уехал сейчас в Ульяновск. Так вот бывало Федор Николаевич объяснит задачку, покажет ход ее решения и говорит: "Делайте". Все за тетради, а Полбин поднимет руку и начнет вопросы задавать. Один, другой, пятый, десятый... Потом вдруг станет доказывать, что есть другой способ решения, вот такой-то... Федор Николаевич давай сначала объяснять, повторит все и потом - привычка у него такая - спрашивает: "Надеюсь, теперь согласны?" А Полбин, как кремень: "Нет, не согласен..."

- Бывало, Константин Алексеевич, что и соглашался, - вставил Полбин.

- Не спорю, бывало. Но это существа дела не меняет. Послушайте дальше, Мария Николаевна. Как-то я на уроке фонетики спросил Ваню ради проверки: "Какие бывают звуки?" И застал его врасплох. Урок был как раз после математики, он, видимо, задачку какую-то додумывал и бухнул: "Звуки бывают согласные и - подумайте только - несогласные!"

Константин Алексеевич от смеха поперхнулся чаем.

- Его после этого долго Иваном Несогласным или Несогласным звуком дразнили... Так ведь было, Ваня?

- Так, так, - смеясь, подтвердил Полбин.

- Характер, - сказал Селянов. - Мне это в тебе нравилось, Ваня, признаюсь сейчас. Недавно я просматривал наши архивы за девятьсот двадцать третий год и нашел одну любопытную бумажку. Она, кажется, здесь у меня...

Он открыл верхний ящик письменного стола, порылся в нем и положил перед Машей пожелтевший листок, исписанный красными чернилами:

"В Карпинскую Советскую школу второй ступени Ученика Скугареевской профтехшколы Симбирской губернии и уезда Ивана Семеновича Полбина

Заявление

Желая продолжать начатое в Скугареевской школе среднее образование и ввиду ненормальной постановки там дела, прошу школьный комитет вышеуказанной школы не отказать мне в приеме в I группу Карлинской школы.

Полбин."

- Видали? - блестя глазами, сказал Селянов. - Разбирался человек: "ввиду ненормальной постановки там дела!" Ха-ха! Верно, Ваня, - учебный процесс там был хуже налажен, чем у нас; всякие прожектеры о "новой" школе кричали, а ученикам знаний давать не хотели.

В раскрытое окно комнаты ворвался теплый ветерок, качнулись тонкие кружевные занавески. Вместе с ветром донесся гудок автомашины. Это шофер колхозной полуторки давал знать, что он покончил со всеми делами, нужно ехать дальше.

Пришлось прощаться.

Через час машина уже мчалась по улицам Майны. Это было большое село. Чем ближе к центру, тем чаще среди деревянных домов попадались каменные, под железными крышами. Около дома с двумя радиомачтами и вывеской "Клуб" Полбин постучал по кабине и, когда машина остановилась, помог жене выйти. Машина ушла дальше, в МТС.

Когда-то Майна была волостным центром. Здесь Полбин работал после окончания Карлинской школы. Был избачом, секретарем комсомольской ячейки, агитпропом, а затем секретарем волостного комитета комсомола. Здесь его шесть лет назад, к десятой годовщине Октября, приняли в члены партии.

Солнце стояло в зените. Земля потрескалась от жары. Маленькая дождевая лужица на дороге, казалось, высыхала на глазах.

- Устала? - спросил Полбин жену.

- Нет, - ответила Маша, вытирая белым кружевным платочком пыль с лица и шеи. - Это и есть изба-читальня? - указала она на вывеску.

- Здесь была. Зайдем?

- Конечно.

- У нас остается до поезда, - Полбин отвернул рукав френча, - пятьдесят две минуты. До станции тут семь минут ходьбы.

- Твоим шагом?

- Нет. Моим четыре.

Они вошли в дом. В просторном, полутемном коридоре было тихо и прохладно. Вдоль стен громоздились перевернутые стулья и скамьи, - очевидно, в зрительном зале красили полы. В углу были сложены картины в тяжелых рамах. Полуголые запорожцы с длинными чубами на бритых головах хохотали над письмом турецкому султану.

Открылась боковая дверь, из нее вышла девушка в цветастом сарафане.

- Вам кого, товарищи? Клуб закрыт на ремонт.

- А библиотека? Тоже? - быстро спросил Полбин.

- Библиотека нет. А вы что? Записаться хотите? - неуверенно сказала девушка. Ее белесые, выгоревшие на солнце брови удивленно поднялись, когда она разглядела летчика с чемоданом и женщину в синем шерстяном костюме и тонких светлых чулках. Сама девушка была не только без чулок, но и без туфель, босиком.

- Я тут когда-то работал... Разрешите войти?

- Пожалуйста.

Девушка оставила дверь открытой и, пройдя в глубь комнаты, торопливо сунула ноги в белые прорезиненные тапочки с голубой каемкой, стоявшие около табурета. Маша поняла, отчего девушка вышла босиком: полы в библиотеке были свежевымыты, от них исходила приятная прохлада.

Полбин поставил чемодан у двери и выпрямился.

- Ой... Ваня Полбин, - оказала девушка и смущенно поправилась: - Иван... Иван Семенович!..

- Откуда вы меня знаете? - спросил Полбин, пододвигая жене табуретку.

- А вы у нас секретарем комитета были. Я тогда в пионерском отряде железнодорожников состояла. Меня вы не помните?

Полбин рассмеялся. Он отыскал еще один табурет и сел.

- Как говорится, убей - не помню. Может, по фамилии узнаю?

- Таня. Таня Прозорова.

- А-а! - Полбин вскочил с табурета. - На демонстрации в честь годовщины Октябрьской революции от имени пионеров речь говорила! Да! Такая белобрысая девочка с косичками...

- Ну, Ваня, какая же она белобрысая! - вставила Маша с улыбкой. - Тогда, выходит, и я белобрысая?

- Была, наверно, в двенадцать лет, - пошутил Полбин. - Так правильно, Таня, насчет речи?

- Да, правильно. Это я говорила. По бумажке наизусть выучила... А вы помните?

- Фамилию запомнил. Мы тогда долго кандидатуру искали, - повернулся он к жене. - Секретарь волкома спрашивает, кто от пионеров выступать будет. У меня было два паренька, и оба спасовали. Вот Таня тогда и выступила. Махонькая такая была, на трибуне ей скамеечку подставляли.

- И сейчас у меня скамеечка есть, - сказала Таня. - До верхних полок я все же не достаю.

Она указала на деревянную лесенку из трех широких ступенек, стоявшую в углу.

Полбин взял лесенку, взобрался на нее и достал с верхней полки объемистый том в черном коленкоровом переплете.

- Некрасов. Как у нас, - узнала книгу Маша.

- Да, да, он самый. Это был тут в Ляховке псаломщик Вознесенский, подкулачник. Его судили, а книги его мне в избу-читальню передали. Еще были там сочинения Гоголя и Толстого, не Льва, а Алексея, у которого "Князь Серебряный". Есть эти книжки, Таня?

- Все есть, Иван Семенович. Вот на этой полке они. У нас сейчас отдел художественной литературы три полки занимает.