Веселовский Владимирович - Скрытая биография

В маленьком домике находилась санчасть. Лекарь из заключенных, по прозвищу Лепила, получал с вечера от начальника «подкомандировки» Луданова лимит, сколько зеков тот имеет право освободить от работы назавтра. Утром с ударом в рельс к Лепиле бежала толпа заключенных, прорывались только наиболее сильные урки.

Больные, не имевшие освобождения, были обязаны выходить на работу с бригадой. Горе тому, кто не выходил на развод и оставался в бараке! Их отлавливали охранники. Не имеющего заветной бумажки об освобождении от работы стаскивали с нар, избивали ногами и вышвыривали за ворота. Назад в зону его впускали с бригадой, пришедшей из леса. Тут же отказника препровождали в «шизо» на штрафную пайку.

Начальник «подкомандировки» Луданов и охрана обязаны были исключить побеги и отказы от работы, обеспечить выполнение спущенного сверху плана по заготовке леса в кубометрах. Этого они добивались любой ценой, чтобы получить премиальные выплаты.

За смертность, убийства в зоне и на работе, за произвол и разгул террора никто не отвечал. Беглецы и отказники являлись бельмом в глазу у охраны и начальника. С ними жестоко расправлялись при малейшем поводе. Я напрягал всю силу воли, чтобы не заболеть, терпеливо переносил голод, издевательства, побои и холод. Холод не только уличный, но и в бараке, особенно в «шизо». И все же я заболел, и сильно. Я не смог пробиться к Лепиле и не смог выйти на развод – лежал на нарах. Вскоре ворвались охранники, они не нашли моей фамилии на дощечке, где записаны освобожденные от работы. Орали, не стесняясь в выражениях, требовали встать. Этого я сделать не смог. Меня стащили за ноги на пол, били ногами и требовали встать. Я продолжал лежать на полу. Разъяренный, старший охраны кричал:

– Сейчас я покажу этой фашистской морде, как отказываться от работы!

Он встал спиной ко мне, поднял мои ноги так, что щиколотки оказались у него под мышками, и потащил меня по полу. Ему открыли дверь. Так он тащил меня по снегу к проходной. Рваная телогрейка завернулась до самой головы, а голая костлявая спина скользила по снегу. Перетащив меня через ступени проходной, охранник отшвырнул меня в сторону и ушел в помещение. Был сильный мороз. Не знаю, сколько прошло часов, когда из проходной выскочил тот же охранник, выхватил наган и, тыча им мне в лицо, заорал:

– Ну, что, фашистская морда?! Долго будешь валяться или встанешь?

– Фашистская морда не я, а ты! Игрушку свою убери, этим фронтовиков не испугаешь! – огрызнулся я. – Как вытаскивал меня, так и втаскивай, подниматься не собираюсь!

Холода я почему-то не ощущал. В это время по дороге к лагерю приближалась лошадка. Ездовой в тулупе остановил сани возле меня и ушел в проходную. Вернулся он в сопровождении двух охранников. Меня взвалили на сани, заехали в зону к «шизо» и втащили в камеру. Здесь меня держали несколько дней на штрафной пайке. Каким-то чудом мой организм победил болезнь…

Зима выдалась снежной. Снега навалило по пояс. Бригады выходили в лес по лежневкам без охраны. Потянулись напряженные дни работы и голодного существования. Бежать отсюда нечего было и думать. На лежневках, в удобных для охраны местах, выставлялись патрули. И тем не менее я лелеял мысль о побеге. Не на Большую землю, а хотя бы на другой лагпункт, лишь бы с этой каторги, откуда дорога вела лишь на тот свет.

Выдался пуржистый, с небольшим морозцем день. Густой мелкий снег, закрученный вихрем, сокращал видимость. Учитывая непродолжительность северного дня, вскоре после начала работ я незаметно от бригадира углубился в тайгу. Пробирался медленно, по пояс в снегу. По моим расчетам, через несколько часов я должен был выйти на лежневку, ведущую к головному штрафному лагпункту. Однако уже темнело, а дорога не появлялась. Глубокий снег затруднял движение, особенно утомляла попадавшаяся чащоба. Рваные, подшитые автомобильным кордом валенки, внутрь которых проникал снег, висели на ногах тяжелым грузом. Портянок не было, и я быстро натер ноги, их жгло нестерпимой болью.

Наконец появилась лежневка. Идти по ней было намного легче. Прибавилось бодрости, ноги зашагали быстрее. Вскоре увидел двух приближающихся людей в полушубках. Сворачивать не стал. Поравнявшись, как мог, бодро спросил:

– Далеко ли до головного лагпункта?

Идущие оживленно беседовали между собой. На мой вопрос один из них мельком бросил:

– С полчаса ходу.

Мы разошлись. Это были люди не с «лудановской каторги». Темнело, когда я подошел к проходной штрафного лагеря. Объяснил коротко: бежал из «лудановской каторги» от произвола. Меня отвели в «шизо».

Утром охранник сводил меня в столовую и привел в штабное помещение, где допрос вел лейтенант-оперуполномоченный. Он быстро составил протокол, дал расписаться и уведомил:

– Будем судить. Получишь дополнительный срок. В этот день я отдыхал. Со следующего дня с бригадой выходил на работу в лес. Шевелился как мог. За большой пайкой не гнался, не реагировал на несправедливость. Довольствовался тем, что давали.

Здесь санчастью заведовал врач Алексей Александрович Боркин. Говорили, что он крупный ученый-медик, отсидевший десять лет по какому-то «делу». После отбывания срока наказания его не отпустили. Боркин не имел паспорта и проживал за зоной, в поселке охраны и вольных жителей.

Не дожидаясь, когда заболею и не будет сил, я однажды прорвался на прием к Боркину. Он внимательно меня выслушал и дал освобождение от работы на один день. Он запомнил меня, при встречах был приветлив, называл по фамилии. Когда мне удавалось пробиться в санчасть, Боркин всякий раз давал мне освобождение. Я безмерно благодарен этому человеку.

Пришла весна 1948 года. В мае быстро таял снег на солнце длинного, северного дня. Потоки ручьев наполнили бурные таежные реки. Приближались лесосплавные работы. К этому времени на берегу реки, рядом с зоной лагеря, скопилось большое количество штабелей делового леса, готового к «срывке», то есть сваливанию в реку для сплава.

На «срывку» было переброшено много бригад. Яркое северное солнце теплило холодный воздух, прогревало мерзлую землю, вытягивало зеленую поросль, бодрило душу. Работа на «срывке» гораздо легче, чем на лесоповале. Комаров еще не было. Штабеля бревен высотой с трехэтажный дом возвышались над рекой, уходя в воду нижним основанием. Бревна складировались вдоль реки слоями на продольных тонких лагах, которые отделяли слой от слоя с небольшим наклоном в сторону реки. Самое крайнее от реки бревно, чтобы не скатилось вниз, удерживалось деревянным клином и потому не давало скатиться вниз всему слою бревен.

Чем выше рос штабель, тем длиннее становился последующий слой бревен. Штабеля собирались всю зиму, тянулись десятками по берегу, напоминая древнеегипетские пирамиды. В смену работали три бригады, каждая работала на двух штабелях.