Эндре Мурани-Ковач - Флорентийский волшебник

Леонардо попросил старика подвезти его.

– Ну что ж, залезай, друг, назад! Спрячься от дождя под брезентом.

Старик протянул своему промокшему седоку еще попону. Дрожа всем телом, Леонардо закутался в нее.

Под тряску повозки он задремал.

«В Пизу, так в Пизу, не все ли равно? А оттуда можно будет добраться домой. Домой? Во Флоренцию? А если к тому времени и Флоренцию начнет разорять враг? Все планы потерпели неудачу…»

На ухабах промокшего Леонардо подбрасывало. С досады он изорвал свои чертежи.

К воротам Пизы Леонардо прибыл темной, дождливой ночью. Со стороны моря со свистом налетал ветер и, стоило высунуться из-под брезента, бил в лицо дождем.

– Не можете ли вы отвезти меня к гостинице Борсо? – спросил он у старика.

– Почему ж не отвезти! Тем более, что Борсо приходится мне кумом.

Эта ночь имела прямо-таки роковое сходство с той, другой, памятной, что была ровно год назад. Только Леонардо тогда не оскорбленная гордость подгоняла, а весьма щекотливое дело: он должен был договориться с мастером Якопо… Как же это было?…

По дороге, ведущей в Пизу, сломалось колесо повозки. Леонардо стал помогать вознице, они вместе кое-как исправили поломку, но на это ушло порядочно времени. В город они прибыли около полуночи.

Стражники у городских ворот посоветовали Леонардо искать пристанище именно у Борсо, так как там еще бодрствуют. Какой-то взбалмошный приезжий заставляет музыкантов до зари играть ему.

Сквозь закрытые ставни на окнах гостиницы свет не пробивался, но изнутри доносились тихие звуки музыки.

На удары, правда, нескоро и неохотно, вышел хозяин. Поднятый им над головой фонарь осветил его настороженное, пытливо изучающее пришельцев лицо.

– Я флорентинец Леонардо, из цеха святого Луки. По дороге у нас сломалось колесо, поэтому я прибыл в такое неурочное время. Прошу о ночлеге и чего-нибудь поесть.

– Для повозки у меня места нет, – проворчал хозяин, – но сами вы, маэстро, можете пожаловать.

– Ладно, я поеду к своей тетке, – успокоил возчик нерешительно топтавшегося на месте Леонардо.

И молодой художник ступил под ведущую во двор арку.

Ворота за ним и хозяином с грохотом захлопнулись.

Большая часть залы первого этажа гостиницы была затемнена. Лишь на одном из дальних столиков мигал светильник да три свечи, благодаря которым причудливо колебались у степы фигуры музыкантов.

Играли на виоле, флейте и лире. Играли единственному слушателю – смуглолицему человеку с задумчивыми глазами, волевым подбородком и точеным носом. В тусклом мерцании приплясывающего пламени фитиля он казался печальным. Но на самом деле печальным, как это тотчас же подметил Леонардо, он вовсе не был. Его взгляд не омрачали ни тоска, ни горе.

Но, как бы там ни было, он производил впечатление уже по одному тому, что всю ночь способен был слушать этих сонных музыкантов. Скорее всего, это был просто какой-то чудак.

Леонардо развеселило вдруг наблюдаемое зрелище. Вероятно, тут сыграла свою роль и слишком жадно осушенная им чара доброго красного вина. Больше всего его забавляло, что музыкант, игравший на лире, одолеваемый дремотой, то и дело грубо фальшивил. Но, всхрапнув, тут же с проклятием просыпался. Это никак не вязалось с исполняемыми им обязанностями церковного музыканта. О должности его мессеру Леонардо сообщил шепотом хозяин Борсо. Заодно он посвятил его в кое-какие дела своего необычного постояльца, синьора Лодовико из Милана, который все ночи напролет, до самой зари, терзает этих несчастных, потому что не может уснуть до петухов.

Но никому, тем более только что прибывшему Леонардо, И в голову не могло прийти, что этот Лодовико и есть брат убитого герцога Миланского, кого невестка и властный канцлер изгнали из Милана. Леонардо принял этого человека за разочарованного в жизни путешественника, обладающего достаточными средствами, чтобы удовлетворять свои причуды. К тому же, очевидно, сей миланский дворянин еще не слыхал настоящей музыки, поэтому может довольствоваться подобным пиликаньем.

Вино разгорячило Леонардо. Он подошел к музыкантам.

– Да бросьте вы хоть на минуту!

– Нельзя, – буркнул игравший на лире и головой указал на одинокого посетителя, – он нам платит за это.

– За что он платит?

– Чтобы мы играли.

– Давайте я поиграю за вас.

– А умеешь ты играть? Или просто хвастаешь?

– Вот услышишь. Дай-ка мне лиру!

Музыкант пожал плечами и недоверчиво протянул свой инструмент. Леонардо знаком попросил остальных двух музыкантов прекратить игру.

Наступившая тишина заставила синьора Лодовико быстро поднять голову.

Леонардо с улыбкой крикнул ему:

– Не беспокойтесь, милостивый синьор! Послушайте для разнообразия пару флорентийских вещичек.

Леонардо стоял в сонном, убогом свете, за его спиной колыхались тени опешивших музыкантов, перед ним была темнота залы. Углубившись взглядом в черноту, он попытался Звуками музыки развеять этот притупляющий траур. Рука его обласкала струны. Синьор Лодовико распрямился на стуле. Блестящим взором он наблюдал за белокурым великаном, прислушивался к вкрадчивому голосу инструмента. Звуки лиры рассказывали ему о далекой родине. Вот он снова в Родных лесах, слушает тихий шорох сосен, красующихся только в его крае. Здесь не знают шепота хвойного леса. А теперь – чу! – птица вспорхнула с ветки и залилась трелью, Затем песня ее замерла, заглушённая грохотом отдаленного водопада. Еще один пассаж – и Леонардо вернул лиру музыканту.

– Маэстро, вы отнимаете у меня хлеб, – проговорил тот с тоской.

И он не ошибся. Как бы очнувшись от глубокого сна, миланец грубо замахнулся на музыкантов:

– Ступайте прочь! – а так как они замешкались, свирепо засверкал глазами: – Убирайтесь, говорю!

Но взгляд незнакомца сразу смягчился, стал чуть ли не ласковым, когда он пригласил к своему столу Леонардо.

– Ваша игра бесподобна, синьор! Вы, вероятно, обитаем те во дворце Медичи?

– Нет.

Леонардо с улыбкой стал посвящать миланца в свои дела.

– Вы, дорогой маэстро, что и говорить, навеки отбили у меня охоту слушать этих жалких дилетантов, – засмеялся миланец. – Я и до этого лишь от бессонницы слушал их. Ведь в Пизе невозможно найти более или менее приличных музыкантов. Эх, не то было в Милане! – вздохнул он и стал рассказывать о герцогском оркестре.

– Я слушал этот оркестр, – понимающе кивнул Леонардо. – Восемь лет назад, когда герцог Миланский посетил Флоренцию. Бедняга герцог!

Леонардо говорил о герцоге, убитом в день рождества в церкви.

Синьор из Милана, помрачнев, опустил голову. Затем снова перевел разговор на музыку. Он вспомнил миланских певцов, поведал о новом музыкальном зрелище-сказке, в котором по желанию ныне покойного герцога Галеаццо пробовали силы наиболее одаренные люди.