Исай Абрамович - Книга воспоминаний

С иных позиций выступили на ХIV съезде партии такие сталинские подголоски, как Ворошилов, Андреев, Куйбышев. Они знали, чего хочет Сталин и подталкивали события.

Вот что, например, говорил Ворошилов: «Тов. Сталину, очевидно, уже природой или роком суждено формулировать несколько более ударно, чем какому-либо другому члену Политбюро (смех). Тов. Сталин является — я это утверждаю — главным членом Политбюро (! подч. нами), однако не претендующим на первенство… Если они (Каменев и Зиновьев) думают, что один человек, хотя бы и Сталин, или три Зиновьева и десять Каменевых могут двигать и управлять аппаратом, то это представление весьма отдаленное от того, которое у нас имеется».

Другой подголосок Сталина А. А. Андреев говорил: «Тов. Каменев… два часа мочалкой водил по принципиальным вопросам, а потом съехал на диктатуру тов. Сталина. К чему же сводится требование тов. Каменева об изменении структуры ЦК? Нет, товарищи, за этим кроется другое, — за этим кроется нежелание признавать растущий авторитет тов. Сталина (подч. нами), который является генсеком».

И, наконец, вот заявление В. В. Куйбышева, руководителя ЦКК, которому полагалось быть объективным в разборе споров между вождями партии: «Я от имени ЦКК заявляю о том, что это руководство и этот генеральный секретарь является тем, что нужно для партии, чтобы идти от победы к победе».

Одни политические деятели считали, что опасности единоличной диктатуры Сталина нет, что ленинские нормы партийной жизни непоколебимы и что партия никому не позволит узурпировать власть.

Другие считали, что Сталин является единственным вождем, достойным взять на себя руководство партией и страной.

Теперь, когда прошло 50 лет, всем достаточно ясно, что на ХIV съезде партии права была в своем анализе внутрипартийного положения именно оппозиция. Худшие ее предсказания не только оправдались, но даже оказались наивными по сравнению с тем, что сделал с партией Сталин.

К этому времени Сталин уже начал привлекать к внутрипартийной борьбе органы безопасности. Началась слежка за членами партии, организовано было подслушивание их разговоров. Выступая на съезде, оппозиционерка Кл. Николаева говорила:

«Тов. Гусев сегодня с этой трибуны сказал так: „Что же, мы за доносы, такие доносы должны быть в партии, ибо каждый коммунист должен быть чекистом“. Товарищи, что такое чекист? Чекист это есть то орудие, которое направлено против врага. Против классового нашего врага… Разве можно это сравнивать… с тем положением вещей, которое мы хотим создать под этим лозунгом в нашей партии? Доносы на партийных товарищей… это будет разлагать нашу партию, и не членам центральной контрольной комиссии выступать за такие доносы и делать подобные сравнения… Не такой системой надо бороться. Надо бороться системой правильной постановки внутрипартийной демократии… (смех). Нельзя продолжать систему под лозунгом „Спокойно, снимаю“». (Там же, стр. 612–613).

Это был 1925-й, а не 1936-1937-й год. Членов партии еще только приучали к мыслям, высказанным Гусевым. Аппаратчики еще только привыкали к использованию органов ГПУ для слежки за своими товарищами. Но смех, раздавшийся в зале в ответ на слова Николаевой о внутрипартийной демократии, показателен. Уже тогда апелляция Крупской, Николаевой и других к внутрипартийной демократии вызывала у аппаратчиков только смех, уже тогда главным методом разрешения внутрипартийных споров становился метод подавления своих идейных противников в партии. Впоследствии от таких методов пострадали и те, кто активно ратовал за их внедрение.

Большинство делегатов съезда считало, конечно, что они борются за единство партии, не отдавая себе отчета в том, что на деле они таким образом содействуют разгрому партийных кадров и создают почву для победы диктатора.

Как расценивали мы, молодые члены партии, причину успехов Сталина и поражения его противников? Несмотря на всю остроту внутрипартийной борьбы, мы считали, как и наши вожди, что она должна вестись в рамках партийного устава. Мы были уверены, что, с большими или меньшими потерями, но партия выйдет из состояния кризиса.

После окончания ХIV съезда сталинская фракция не пускала оппозицию к массам, отсекала ее от партийных масс. Как в 1923 году основной удар по оппозиции был нанесен по московским военным и вузовским ячейкам, поддержка которыми оппозиции представляла угрозу для большинства ЦК, — так в 1925 году решающий удар по оппозиции был нанесен в Ленинграде, и прежде всего — на крупнейших предприятиях Ленинграда.

Об этом подробно рассказал на ХV съезде партии ленинградский большевик т. Минин:

«Вот первое, что произвело сильное впечатление, когда на пленуме прежнего губернского комитета партии т. Калинин, выступая, сказал: „Что вам стоит для Центрального Комитета объявить белое черным, а черное белым?“ Но особенно сильное, прямо-таки потрясающее впечатление на всю организацию произвело заседание на „Треугольнике“ 14 января 1926 года… Там мы видели рабочих и работниц, которые от способа ведения собрания, от навязывания своих взглядов тремя членами Политбюро… ломали руки в отчаянии, спрашивая: „Да что это такое?“… Что-нибудь одно: либо принимать в той же самой резолюции ХIV съезда о проведении в жизнь демократии, либо так проводить кампанию, как проводили ее в Ленинграде, когда резолюцию, отвергнутую большинством и не проверенную голосованием объявили как принятую „подавляющим большинством“». (ХV съезд РКП(б), стен. отчет, изд.1961 г., т.1, стр. 235)

Так сталинская фракция проводила организационное разоружение ленинградской оппозиции.

Когда Л. Д. Троцкий узнал об этом, он открыто выступил против тактики «выкручивания рук», которая не применялась даже в борьбе против прямых врагов большевизма.

Но было уже поздно: дело было сделано. Дело было сделано — и оно нанесло глубокую рану вере членов партии в идейность и справедливость Центрального Комитета — и в возможность силами рядовых членов партии добиться этой справедливости. Самодеятельности партии был нанесен тяжелый удар. У членов партии начала вырабатываться психология равнодушия к судьбам партии и революции.

В нашем институте зиновьевская оппозиция не имела широкой поддержки, сторонники ее даже не выступали на общеинститутских партсобраниях. Но в нашем отделении несколько зиновьевцев было: Т. Имяреков, ставший впоследствии одним из самых близких моих друзей, Сагателов, Меликсетов, Карапетов и др. Как оппозиционеры они проявили себя не в 1925, а в 1926 году, уже после образования объединенного блока троцкистско-зиновьевской оппозиции.

Образовался этот блок не сразу и не просто. Троцкий довольно долго не видел разницы между Сталиным и Зиновьевым, который так же, как и Сталин, шел на всякие комбинации, чтобы захватить власть.