Эльке Хайденрайх - Все не случайно [Книга воспоминаний]

Бывать совсем одному в незнакомых местах интересно. Ты исследуешь новое, готов к сюрпризам, открыт неожиданностям.

Бывать в полном одиночестве в тех местах, где когда-то был счастлив, тяжело. Вон сидит тот с собакой, мне случалось раньше видеть его здесь с другой собакой, ее больше нет. Только сейчас не заплачь, тут, одна за столиком. Кто захочет понять твои слезы и чем их объяснить? В тех местах, где ты был счастлив, несчастным лучше не бывать. «Они нас слишком ко многому обязывают, все эти сплетения несовпадающих обстоятельств», — так говорит о переполняющих нас воспоминаниях Дон Делило.

Они нас слишком ко многому обязывают. Ушедшего счастья не воскресить. Его сестру-близнеца зовут печалью.

Я знаю одного человека, он поехал со своей новой подругой в то место, где бывал до того с первой женой, которую любил и которая от него ушла. Он удивлялся: почему там стало теперь не так красиво? Лучше бы ему поехать одному и подумать, почему она от него ушла. Хотя он и не был бы счастлив, но, может быть, это был бы шаг вперед?

Тот мужчина в белом костюме так и не узнал, как глубоко я им восхищалась и как мне хотелось, чтоб такой человек был рядом со мной. Его сын, очень на него похожий, одно время вел по телевидению программу биржевых новостей. В ней я как-то увидела, услыхала, что фондовый индекс Германии падает, и начала плакать.

А мой друг, ошеломленно глядя на это, заподозрил меня в не известных ему тайных биржевых потерях. Но то, чего он не знал, было намного хуже.

Мой друг работает управляющим, и всегда в отелях высокого класса. Однажды он получил большой увесистый пакет от одного из многолетних постоянных клиентов отеля. В пакете оказался набор столового серебра на двенадцать персон, с половником, лопаточкой для торта и всем, что причитается.

И письмо, написанное рукой этого постоянного клиента.

«Дорогой господин Б., — писал он, — это все, что в течение лет я наворовал в вашем отеле. В данный момент я стою на пороге новой жизни, я становлюсь буддистом. Это означает, что я никак не должен быть привязан к вещам, а также к долгам. А потому отсылаю Вам Ваши приборы обратно, чтобы освободить мою душу и мысли».

Мой друг говорит, что с тех пор стал намного спокойнее относиться к приступам клептомании у постояльцев отеля. «Может быть, в один прекрасный день они станут буддистами, — думает он, — и тогда солонки, халаты и полотенца вернутся обратно в целости и сохранности».

«Чакра сегодня плохая, — сообщает моя парикмахерша, нахмурившись, когда я вхожу, — и аура что-то у тебя не та».

И когда провожает меня: «Я знаю, ты будешь смеяться, но по четвергам лучше тебе ходить только по левой стороне улицы и никогда нельзя сидеть в зеленом плетеном кресле, а по понедельникам не ешь фруктов с косточкой, у которых в названии буква К».

«Почему?» — спрашиваю я, а она отвечает многозначительно: «Мне так видится».

В следующем месяце она, к сожалению, не сможет меня постричь. Будет в Норвегии, заниматься яснослышаньем. Не то чтобы смотреть на эльфов и троллей, а послушать их ночью в лесу.

Или они ей там нашепчут, чтобы не есть мне по утрам вареной картошки с буквой Р?

Я люблю мою парикмахершу. Она открывает для меня столько разных доступных способов сделать жизнь сносной.

От Палермо до Карлеоне чуть меньше пятидесяти километров. Леолука Орландо, родом из Карлеоне, долгие годы был бургомистром Палермо. И за эти годы он ухитрился отправить за решётку всех главарей карлеонской мафии, положив на это жизнь и здоровье. Годами он не спал две ночи подряд в одном месте, жил под усиленной охраной за пуленепробиваемыми стеклами, чтобы его не пристрелили, как Рикардо Флаконе, его соратника Борселлино и еще многих других. А сейчас он с гордостью хочет показать мне Карлеоне, теперь там стало красиво и безопасно. Он прислал к моему отелю взятый напрокат автомобиль, потому как у него в машине никто, кроме телохранителей, ездить не решается. Он велел мне не останавливаться, что бы ни происходило, и все время ехать за ним с той же скоростью, не обращая внимания на светофоры, — и понеслось.

Да так стремительно, что скоро я отстала от его широкого автомобиля с тонированными стеклами. Он заметил, сбавил скорость, и мы помчались через чудесные места, поля и горы, нигде не задерживаясь ни на секунду, все пропускали нас, все узнавали этот лимузин, а я болталась у него на хвосте.

В Карлеоне, давнишнем оплоте мафии, идиллической горной деревушке с десятком тысяч жителей, на рыночную площадь сначала вышли двое тяжело вооруженных ребят, пристально, мрачно огляделись. Потом Леолука, улыбающийся, в рубашке, без страха, народ с ним здоровается. Он говорит: «Нигде я не чувствую себя в такой безопасности, как здесь. Тут теперь только женщины и дети».

У меня было некоторое сомнение. Среди этих детей сыновья отцов, которые сидят в тюрьме. Весь день мы разгуливали по местечку свободно и непринужденно, но у меня все время было чувство, что кто-то держит нас на мушке.

Обратно я ехала не спеша и другой, чем он, дорогой.

Безумный Вальтер по старой памяти всю ночь зажигал по клубам Кёльна — экстази, ритм, техно, диско — и очнулся невесть где, а когда утром в семь часов оказался на улице, вдруг услыхал оглушительный грохот и увидел, как два высоких здания прямо перед ним рассыпаются в прах.

Глубоко потрясенный, он скорчился на земле, плача от ужаса перед собственной галлюцинацией, и поклялся никогда больше не принимать наркотиков. Потом взял такси, добрался до дому и уснул, а позже прочитал в газетах, что концерном «Герлинг» были взорваны два здания.

Наркотиков он больше не употреблял.

Так однажды концерну «Герлинг» удалось сделать что-то хорошее.

Когда моей маме исполнилось восемьдесят, у нее возникло активное желание научиться чему-нибудь новому, и она поступила в народный университет на курсы английского языка. Пришла ко мне с учебником, я должна ее послушать.

Она начинает очень медленно и неуверенно: «Оооооу, Элизабет… — поднимает глаза. — Это нужно прошепелявить. Англичане шепелявят „с“. Не знаю, почему, но шепелявят».

— Да, — отвечаю я осторожно, — но шепелявят только на «th», а не на «z» в Elizabeth.

— Да? А почему?

— Просто так.

Она читает дальше: «Oh, Elizabeth, what are you doing?» Doing она произносит с «о».

— Это звучит «ду-инг», — говорю я.

— Но тут стоит «о».

— Да, — начинаю объяснять я какую-то чушь, — это от «to do», — «делать», произносится «ду-инг».