Елизавета Полонская - Города и встречи. Книга воспоминаний

Книги Елизаветы Полонской выходили с 1921 по 1966 г., а потом — как отрезало. В ее домашнем архиве еще с начала 1920-х гг. хранилось немало неопубликованных стихов, масса писем, проза, переводы и, наконец, книга мемуаров, печатавшаяся лишь в периодике — изредка, фрагментарно и разрозненно. Нет сомнения, что сегодня Полонская — забытый автор. Добавлю только: несправедливо забытый.

Специфика всех подцензурных мемуаров советской поры, написанных с надеждой на публикацию в СССР, — в недосказанности, в избегании острых углов, в вольных или невольных поправках к истории. Оттого при нынешней их публикации обязательны комментарии: раскрытие сокрытого, объяснение намеков, исправление неточностей. Помимо этого читателю полезен ключ к тексту, владея которым, он не пропустит значимых эпизодов и упоминаний, обратит внимание на те или иные детали. Словом, будет иметь соответствующие ориентиры в мемуарном пространстве. В этом смысле книга нуждается как в предисловии, так и в послесловии.

Елизавета Григорьевна Полонская (урожд. Мовшенсон) родилась 26 июня 1890 г. в Варшаве в еврейской семье. Ее отец — родом из Двинска (теперь Латвия), диплом инженера он получил в Риге. Мать родилась и обучалась в Белостоке (теперь Польша). В отчем доме Лизы говорили по-русски, еврейского образования детям не дали, предпочитая обучение европейским языкам (еврейский мир оживал, лишь когда она была в гостях у бабушек и дедушек). Большую часть детства, включая почти все гимназические годы, Лиза прожила в Лодзи — по собственному признанию, в «польско-еврейской среде»; обучалась в Лодзинской женской гимназии с ее характерно многонациональным составом девочек (польки, еврейки, русские, немки). В гимназии и многие учителя, и «надзирательница», которую Полонская запомнила как директрису (она была сестрой министра народного просвещения Н.П. Боголепова, а другой ее брат — М.П. Боголепов — был директором Лодзинской мужской гимназии), иначе как «жидовками» учениц-евреек не именовали; впрочем, полькам тоже было неуютно: в гимназии им категорически запрещалось разговаривать на родном языке. Гимназию Лиза ненавидела, но училась хорошо (она росла умной, способной девочкой).

Интерес к политике, к чтению газет (в Лодзи владевшие иностранными языками черпали информацию о России скорее из «Берлинер тагеблатт», нежели из «Русского слова») сформировался благодаря влиянию матери, которая в 1880-е гг., учась некоторое время на Бестужевских курсах в Петербурге и общаясь с разночинно-студенческой молодежью, испытала оставившее прочный след влияние революционного народничества. Его идеалы были деликатно переданы Лизе вместе с любовью к русской, немецкой и французской поэзии — особенно к боготворимому Некрасову (обожание читаемого в оригинале Гейне было в большей мере личной Лизиной заслугой). Герои-революционеры, жертвовавшие жизнью ради «народного счастья» (они воспринимались только так, террористами их стали именовать в послесоветские времена), вызывали уважение, но, благодаря прирожденному чувству юмора, до обожествления и культа дело не доходило. Неуважение к царской власти укоренилось в Лизе с юности. Ожидание погрома в Лодзи, пережитый ужас погрома в Белостоке (по счастью, прошедшего почти стороной) принадлежали к числу самых жутких впечатлений ее жизни.

Так с детства мостилась дорожка к социал-демократическим идеалам справедливой организации жизни и к революционным способам их реализации.

В 1906 г. семья переехала в Петербург, где Лиза закончила гимназию, уже имея представление о марксизме (перед тем в Берлине она посещала русский марксистский кружок). Самый приезд в Петербург оказался окрашен в кровавые тона: Лизина семья на лето обосновалась в Териоках, и тогда же в Териоках был убит черносотенцами московский депутат разогнанной царем Государственной думы, кадет, профессор-экономист М.Я. Герценштейн. Лиза участвовала в его похоронах, прошедших в Териоках, так как Столыпин фактически запретил провезти тело убитого через столицу в Москву. Власти изъяли номер кадетской газеты «Речь», посвященный убийству Герценштейна; социал-демократические газеты (ежедневное Лизино чтение) закрывались одна за другой… Уже с начала 1907 г. гимназистка Лиза Мовшенсон вела рабочий кружок за Невской заставой и вскоре стала техническим секретарем комитета РСДРП(б) Невского района. Непосредственным Лизиным «партначальником» вплоть до его ареста весной 1908-го был товарищ Григорий (знаменитый впоследствии Зиновьев). Она познакомилась и с другими крупными деятелями большевиков, в том числе с Л.Б. Каменевым (и Каменев и Зиновьев были старше ее на семь лет), со старшей сестрой Ленина и т. д.

Когда во второй половине 1908 г. Лизе, чтоб избежать ареста, пришлось уехать в Париж, она стала учиться на медицинском факультете Сорбонны (наказ родителей) и одновременно регулярно посещала собрания большевистской группы, где снова встретилась с Зиновьевым и Каменевым, познакомилась с Лениным, Луначарским, Семашко, Сокольниковым… В группе тогда выделился молодежный кружок бежавших из России большевиков (в нем заметные роли играли Лиза Мовшенсон из Питера и Илья Эренбург из Москвы). Ранней весной 1909 г. кружок поставил для благотворительного «русского бала» пьесу Л. Андреева «Дни нашей жизни» — на представлении были все «вожди», включая Ленина. Эта пьеса послужила толчком к завершению «политической карьеры» Лизы Мовшенсон.

Ситуацию разъясняют несколько схожих признаний. Вот что писала Полонская 19 мая 1967 г. («Открытое письмо редактору»): «Вы упрекнули меня, товарищ редактор, в том, что я без особого благолепия говорю о Ленине. В моем характере нет благолепия, больше юмора. Слава партии, я сохранила юмор до семидесяти пяти с лишним лет. Как бы я прожила без него? В эмиграции большевики показались мне в другом свете. Вырванные из России, брошенные в чужую среду, они не интересовались ее жизнью, были погружены в свои дела, казавшиеся мне мелкими и скучными… В сборнике „Знание“ вышла в тот год пьеса Леонида Андреева „Дни нашей жизни“. Андреев бичевал мещан, называя их бывшими людьми. И мы применили эту кличку к людям будущего — членам партии, увлеченным своими, казалось нам, схоластическими спорами о том, каким должен быть социализм» [1] Личный архив Е.Г. Полонской. .