Кирилл Евстигнеев - Крылатая гвардия

Зарулив на стоянку, глазам своим не верю: на аэродроме - генерал Подгорный. Ведь он только что находился на командном пункте переднего края! Выстраиваю пилотов и обращаюсь к Тернюку:

- Ну, будет мне сейчас! Скажешь, что "юнкерса" завалил ты.

- Так и поверил тебе генерал, - Алексей коротко вздыхает. Ему сейчас тоже не позавидуешь: и выручить друга хочется, и солгать тяжко, да и скрывать правду в общем-то глупо и незачем.

Генерал подходит вместе с Ольховским. После моего доклада о выполнении задания комкор с подозрительным удивлением спрашивает:

- И это все, товарищ Евстигнеев?

Пока я мучительно соображаю - сказать, промолчать? - Подгорный понял всю сложность моего положения:

Уговорил-таки своего командира на перелет... Ишь что придумали: перелет это, дескать, выполнение не боевого задания. На фронте даже кашу есть - боевое задание.

Комкор посмотрел на Ольховского, потом на меня и снова на командира полка:

- Ограничимся тем, что победителей не судят. Молодцы, не прозевали "юнкерса", да еще на глазах пехоты. Чья работа?

Строй летчиков молчит. Когда пауза затягивается и становится, можно сказать, неуважительной, Тернюк показывает на меня и Мудрецова:

- Это они... отличились, товарищ генерал. Признание Алексея, кажется, разрядило обстановку. Подгорный одобрительно смеется:

- Наконец-то... истина открылась! Я так и полагал. Поздравляю с пятьдесят второй победой! И готовьтесь, товарищ Евстигнеев, на передний край. Через два дня вместе с командиром дивизии быть там на командном пункте. Чрезвычайно необходимо присутствие истребителей на поле боя. Л всех прошу готовиться к штурму Будапешта!

Генерал не любил бросать слова на ветер. И 18 января полковник А. П. Юдаков на "виллисе", а я с радиостанцией, смонтированной в кузове "студебеккера", убываем на переправу, расположенную около Дунауйварош. На правом берегу Дуная, северо-восточнее озера Балатон, нам предстоит наблюдать действия наших товарищей в небе.

...На переправе - вавилонское столпотворение. Дорога к причалу буквально до отказа забита техникой: танки, артиллерия, автомашины - все впритык друг к другу. Не то что проехать - пройти невозможно! Пробираемся поверху - по танкам, артиллерийским установкам, кузовам автомашин... Это необычайное скопление орудий войны, поставленных рядов в двадцать, протянулось от самого начала переправы в глубь леса на пять-шесть километров.

Всем этим "подвижным хозяйством" руководил пожилой артиллерист, генерал-майор. Он находился у самого причала в небольшой избушке-мазанке, служившей когда-то и домом, и служебным помещением паромщика на перевозе. В избушке полным-полно командиров всех родов войск, правда, не хватало представителей авиации - мы с комдивом и "укомплектовали штат" переправы.

Здесь каждый добивался, чтобы именно его часть была на той стороне Дуная если не первой, то хотя бы ы числе таковых. Юдаков понял: переправиться - дело почти неосуществимое. Разговор с генералом только подтвердил его соображения. Раздосадованный и огорченный, он дает мне наказ добиваться переброски радиостанции на западный берег, а сам по совету руководителя перевозом уезжает на северную переправу, в район Эрчи.

Я остаюсь на месте. В маленьком помещении накурено - не продохнешь. На корточках, приткнувшись к стенке, закручиваю цигарку и я, а сам думаю о том, как война сблизила людей. Полковники и лейтенанты, связисты и танкисты - люди разных возрастов и профессий, боевых заслуг и достоинств с мудрым пониманием относятся к заботам друг друга. И ведь не к отцу родному торопятся они, не корысти ради суетятся, спешат, беззлобно чертыхаясь, поминая всех святых...

Часа через два недалекие взрывы сотрясают избушку. Мгновение - ив ней остаются генерал, его ординарец и я. С потолка сыплется глина. Руководитель переправы, надевая папаху, шутит:

- Прикрою лысину, а то запорошит. - И тут только замечает меня: - Ты чего сидишь? Видел, словно воздушной волной, всех вышвырнуло?

Он неторопливо выходит наружу и смотрит на противоположный берег Дуная. Там, у причала, почти такое же скопление техники, что и у нас. А над всей этой могучей и грозной, но сейчас беззащитной лавиной - восьмерка "фоккеров". И фашисты заходят для повторной атаки...

Мне стало невыносимо тяжко и обидно:

- Эх!.. Сейчас бы парочку наших истребителей! Генерал недовольно перебивает меня:

- Прекратите вы... со своими истребителями...

И вдруг со стороны восхода показывается пара "лавочкиных"! Не мешкая ни секунды, они сверху устремляются на врага. "Фоккеры" сразу же выходят из атаки и пускаются наутек. Ла-5, видимо, случайно оказались в этом районе. Отогнав противника, они сразу же уходят на восток.

Момент, кажется, подходящий, и я снова прошу:

- Товарищ генерал, переправьте меня. Вы же понимаете, что я позарез нужен на той стороне.

Он досадливо смотрит на меня покрасневшими от бессонницы глазами и ворчит:

Ну куда я тебя переправлю? Видишь, что там делается? Слышишь трескотню это эсэсовцы прорвались.

Мне приказано переправлять танки, артиллерию, снаряды, а оттуда - только тяжелораненых. Понял?

Молча смотрим мы на западный берег реки. Томительно тянется время. Наконец, словно вспомнив о моей беспримерной настойчивости, генерал устало обнадеживает:

- Хорошо. Приходи на рассвете. Постараюсь тебя перебросить.

После налета "фокке-вульфов" для меня многое становится неясным, странным. Я не понимаю, что это - нераспорядительность командования или общее пренебрежение к слабеющему день ото дня противнику? Такое скопище людских резервов и техники, и все вдруг без прикрытия с воздуха. Необходима хотя бы пара, звено истребителей. Хуже того, в огромной массе техники немало зенитной артиллерии, но стволы орудий опущены вниз, накрыты чехлами. Только один маленький катерок и строчил по "фоккерам", не умолкая ни на секунду.

Такое на внезапность и коварство врага не спишешь...

Наступила темнота. Бой за рекой не утихал. Он, кажется, даже приближался. Уже видны были не дальние зарницы боя, а трассы огня. Я направился к своей передвижной радиостанции, чтобы подготовить ее экипаж к возможной переправе на рассвете. Немного вздремнув, часа за два до наступления утренней зорьки, возвратился на командный пункт переправы.

Генерала там нет! Он, оказывается, уже на противоположном берегу и вряд ли вернется. "Местная" власть перешла к другому генералу - танкисту. Меня он и слушать не хочет, отвечает нехотя, словно сквозь зубы:

- Мои танки, сойдя с переправы, сразу вступят в бой. Ясно?

Чего уж тут неясного!.. Его танки вступят в схватку с противником. А наши истребители могут и подождать команду с земли. Досада и злость душат меня, но виду я, конечно, не подаю, хотя весьма крепкие слова в адрес танкиста готовы сорваться с языка в любую минуту...