Павел Лосев - На берегу великой реки

– Тебя еще здесь не хватало, шельмец! Что? Тоже в братца пошел? Одна порода. – Он больно дернул Савоську за ухо.

– Зачем обижаешь? Что он плохого сделал? – выкрикнул Коля, не отходя от Кузяхи.

От усадьбы донесся глухой шум. Ржали лошади, лаяли собаки.

– Никак, барин приехали! – озабоченно забормотал староста и опрометью кинулся к дому.

– Нам пора! – встревожился Андрюша.

Пробравшись через лазейку в сад, Коля выглянул оттуда и помахал своим друзьям-приятелям мокрой рукавичкой: дескать, не робейте!

Нового учителя отец так и не нашел. Если верить няне (а она всегда говорит правду), он и не думал его искать.

– До учителя ли ему, матушка-барыня, – сказала она Елене Андреевне, – эвон псов-то сколько развел.

Чтобы не терять напрасно время, за обучение мальчиков взялась сама Елена Андреевна. Но сегодня она с утра почувствовала недомогание, уроки пришлось отложить. Укутанная теплой клетчатой шалью, мать сидела в глубоком кресле. На щеках ее лихорадочный румянец. Глаза усталые, грустные.

Коля и Андрюша устроились у окна. Они перелистывали толстую, с пестрыми цветными рисунками книгу из библиотеки матери.

– Идите сюда, мои мальчики, – попросила Елена Андреевна, вытирая платком капельки пота на лбу. – Мне скучно одной.

Дети быстро перебрались к креслу матери.

– Как жалко, что мы не сможем сегодня заниматься, – печально произнесла Елена Андреевна. Но Коля поспешил утешить ее:

– Ничего, мамочка, мы и то все время учимся и учимся. Надоело!

Мать ласково улыбнулась:

– Ты такой смешной! Конечно, учиться нелегко. Но зато как славно будет потом. Кончите гимназию, поступите в университет…

– Да-а, в университет, – недоверчиво протянул Коля. – Папенька собирается отдать нас в кадеты, в военное училище. А я не хочу. Не люблю – ать-два, ать-два!

Елена Андреевна рассмеялась, достала с туалетного столика красивую черепаховую гребенку и, расчесывая сыновьям волосы, ласково гладила их по голове, рассказывала:

– А я, мои малыши, училась в пансионе. Там было много таких же, как я, девочек в коричневых платьях с белыми фартуками. Обучали нас разным наукам, даже польскому языку. От нас Польша была очень недалеко, да и в нашем городе жило немало поляков. Мои подруги в шутку звали меня гордой полячкой, Мариной Мнишек. Вот чудачки!.. Я же настоящая украинка, щирая, как говорят у нас в Малороссии.

Елена Андреевна мечтательно закрыла глаза и мягко, нараспев, заговорила снова:

– Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное… Все как будто умерло; вверху только, в небесной голубизне, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю…

Затаив дыхание, слушал Коля эти чудесные, необыкновенные слова. Они звучали, как волшебная музыка, унося, словно на крыльях, в далекую, неведомую Украину.

Мать умолкла.

– Ой, как хорошо, мамочка! – восторженно воскликнул Коля.

– Это Гоголь, – чуть слышно вымолвила мать, открывая глаза. – Николай Васильевич Гоголь. Как-нибудь на досуге мы непременно почитаем его книгу «Вечера на хуторе близ Диканьки».

В комнату неслышно вошла няня. Вид у нее расстроенный, глаза заплаканные.

– Прости, ради бога, матушка Елена Андреевна, меня старую, неразумную, – стоя у порога, кланялась она. – Помешала я любезному разговору с малыми детушками.

– Нет, нет, ты не мешаешь, нянюшка, – успокоила Елена Андреевна. – Да ты, кажется, огорчена чем-то?

– Ох, матушка Елена Андреевна, – громко запричитала няня, – у внученьки моей, Дашеньки, такая беда-несчастье. Защити ее, бедную. Сиротинка она круглая.

– Что с ней? Кто ее обидел? – встревожилась Елена Андреевна.

Придерживаясь за плечи сыновей, мать приподнялась с кресла, неуверенной походкой подошла к няне и обняла ее.

– Что с ней, нянюшка?

– Пускай уж сама Дашутка все по порядку обскажет, – утирая фартуком глаза, всхлипнула няня. – Дозволь ей войти.

Не успела няня открыть дверь, как к ногам Елены Андреевны упала молодая девушка в расстегнутой овчинной шубейке, с тяжелой русой косой, перевесившейся через плечо.

– Матушка-барыня, заступница наша, – стукнулась девушка лбом об пол. – Помоги! На тебя вся надежда!..

– Что ты, что ты, милая, поднимись! – уговаривала Елена Андреевна, наклонясь к девушке.

Испуганно смотрели на Дашу мальчики. Уж не захворала ли она? Ведь больные крестьянки часто ходят к матери за лекарствами.

А девушка рыдала все сильнее.

– Ох, матушка-барыня, замуж Дашутку хотят выдать, – говорила сквозь слезы няня, – за немилого!

– За хромого, за старого! – со стоном вырвалось у девушки. – За Трифона!

– За Трифона? – всплеснула руками Елена Андреевна.

– Он ей в дедушки, матушка Елена Андреевна, годится, в дедушки. Втрое ее старше. Старуху свою в прошлом году схоронил… – Няня подошла к Елене Андреевне ближе и зашептала: – А у Дашутки свой суженый есть. Егерь Матюшка, не изволишь ли знать? Жить они друг без друга не могут. Либо с ней, бает Матюшка, либо, говорит, в Лешее озеро. Мать вытерла платком взмокший от волнения лоб:

– Не плачь, Даша! Не надо. Я попрошу Алексея Сергеевича. Непременно попрошу. Он изменит свое решение.

Но ее слова звучали как-то нетвердо. Коля чувствовал это, и в его сердце закрадывалось сомнение: а вдруг отец останется на своем? Что тогда? Неужели Матюшка и в самом деле бросится в Лешее озеро? А Даша?

Как только просительницы скрылись за дверью, мать в изнеможении откинулась на спинку кресла.

– Вы бы в постель легли, мамочка, – обеспокоенно произнес Коля, протягивая матери стакан с водой. – Вам нельзя так тревожиться.

– Конечно, мамочка, – добавил напуганный всем происшедшим Андрюша. – Отдохните.

Но мать решительно поднялась с кресла, сбросила с себя шаль, подошла к зеркалу и поправила прическу.

– Я потом отдохну, мои мальчики, – сказала она. – А сейчас пойду к отцу. Вы, пожалуй, можете погулять немного. Только не ходите на Самарку. Говорят, там волки.

У Коли не было никакого настроения гулять. Не привлекала улица и Андрюшу. Ему хотелось полежать.

Коля забрался в чулан и целых три часа читал. 6 руках его была подаренная Катаниным книжка. Он читал «Руслана и Людмилу», ненавидел коварного Черномора, восторгался храбростью и верностью Руслана.

От книги оторвал его нянин голос:

– Николенька, обедать!

Когда Коля вышел, он изумился: волосы у няни беспорядочно выбились из-под темного повойника, руки ее тряслись.

– Маменька обратно занедужила, – зашептала она. – В постель слегла. Вот поспит часок-другой, глядишь, и полегчает. Охо-хо, царица небесная!..