Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Мастер цеха техфабрикатов Анатолий Леонтьевич Цыркунов: “За тридцать лет моей работы на комбинате сменилось восемь директоров, в том числе за первые десять лет - шесть. В те годы комбинат был самым отстающим в республике. Не выполнялись планы, допускалась порча продукции, были миллионные убытки. Двадцать лет подряд, из года в год росли выпуск продукции и прибыль, улучшались условия труда и повышалась зарплата рабочих, строились новые цехи и объекты соцкультбыта. Работать приходилось с предельным напряжением, но никто никогда не жаловался. Только с приходом бывшего парторга Процкого начались склоки, пошли анонимные письма и жалобы, которые стали причиной непрерывных проверок, ревизий и стали основанием несправедливого и необоснованного решения КНК. Подобные решения наносят большой ущерб государству. Они подрывают у людей веру в правду и в принципы нашей конституции. Незаслужено опорочен не только директор, но и весь коллектив. Директора обвиняют в умышленных махинациях с целью наживы. Это неправда. Никто не установил умысла и не доказал наживы. Уверен, что не было и самих махинаций. Я внимательно читал акт ревизии и решение КНК и не нашёл тому доказательств. Я знаю Гимельфарба двадцать лет. Мы не только вместе работали, но и рядом жили. Я поражался откуда у него, инвалида Отечественной войны, берутся силы. На работу приходил раньше нас и уходил позже, унося домой толстую папку почты, наши заявления и докладные. Когда мне приходилось работать в выходные дни, я всегда заставал его на комбинате. Не помню был ли он когда-нибудь на бюллетене по болезни за все эти годы. Он жил очень скромно и мы не видели следов наживы. Мы просим Вас, Виталий Иванович, привести нам конкретные примеры непорядочности, очковтирательства и обмана государства, о чём говорится в Постановлении КНК. Меня удивляет Ваше безразличие к судьбе коллектива. Около года шли проверки и ревизии, а Вы были в стороне и не вмешивались. Могли и народные контролёры с народом поговорить перед тем, как принимать такое решение. Многое сделано нами за четыре пятилетки, но еще больше намеревались сделать в ближайшие годы. Наконец, дошла очередь и до нашего цеха. Есть уже проекты и хорошие задумки у директора. Дайте нам возможность их осуществить. Нас учат, что наказание носит воспитательный характер и должно приносить пользу обществу. Несправедливые, незаслуженные наказания наносят только вред. Одумайтесь и отмените неразумный безжалостный приговор.”

Инженер по технической информации Нина Петровна Апенько: “Не понимаю, Виталий Иванович, как могли Вы поверить в надуманные обвинения контролёров и ревизоров. Случилась ужасная ошибка, допущенная либо по незнанию дела, либо с определённой целью. Я тоже пришла сюда со школы. За двадцать лет я многому научилась. Стала инженером и возглавляла многие производственные участки. Такой путь прошли многие на нашем предприятии, включая главного инженера, заместителей директора и главных специалистов. При мне на комбинате произошли перемены, которые можно было себе представить разве только во сне. Ни на одном предприятии отрасли не разработано и не внедрено столько изобретений и рационализаторских предложений. Комбинат по техническому творчеству, как и по производственным показателям, является лучшим в отрасли. Приписками и очковтирательством авторские свидетельства и зарубежные патенты получить невозможно. Своим энтузиазмом директор вдохновлял нас на труд и на подвиги. Мы не только шли за ним на конвейер переработки скота в ночные смены, но включались и в творческий поиск, становились новаторами и рационализаторами. У нас каждый шестой работник участвует в техническом творчестве, а нашему директору присвоено почётное звание “Заслуженный изобретатель БССР”. Подобных примеров в республике больше нет. Такие результаты достигаются только трудом и умом. Ни анонимщики, ни инспекторы-контролёры, ни беспринципные руководители министерства не в сосотоянии очернить такую работу. Одной из причин случившегося стала зависть. Завидовали коллеги-директора, подчинённые и заместители, работники министерства. Они могут позавидовать ему и сегодня в его беде, ибо кто из них может рассчитывать на такую широкую и искреннюю поддержку коллектива, если их постигнет подобное несчастье. У вас нет доказательств нечестности нашего директора. Мы верим ему и никогда не согласимся с несправедливым решением.”

К трибуне один за другим выходили руководители цехов и служб комбината, ветврачи, инженерно-технические работники. Все они требовали отмены необоснованного решения и упрекали министра в беспринципности и непоследовательности. Каждое выступление сопровождалось аплодисментами и возгласами одобрения. Ни один из подготовленных заранее ораторов не осмелился попросить слова, а желающих выступить рабочих и служащих не было конца.

Стремясь как-то изменить обстановку, Баврин предоставил слово заведующей отделом пищевой промышленности обкома партии Лукше. Она сказала, что на собрании мало самокритики, но признала, что обком считает меня честным, скромным и трудолюбивым человеком и заверила, что мне будет предложена другая работа с учётом знаний и способностей. Обещала принять меры для выявления анонимщиков. По её мнению коллектив работал очень хорошо, но ошибки в работе были и нужно выразить благодарность Комитету народного контроля, что он вскрыл недостатки, которые нужно устранять.

Из зала слышны были возгласы недовольства и требования предоставить всем желающим возможность выступить. Министр всё больше терял выдержку и терпение, повышал голос, стучал по столу, но успокоить зал не мог. Когда он предложил прекратить прения, большая половина присутствовавших демонстративно покинули клуб.

В полупустом зале прозвучали заключительные слова Баврина:

-Сколько бы вы здесь не шумели, мы своего решения не изменим. Я доложу ЦК КПБ о ваших просьбах, но заверяю вас, что решение Комитета народного контроля останется в силе.

Как-то рано утром, в начале июля, когда жена ещё спала, а я собирался на работу, раздался стук в дверь нашей квартиры. Это было в начале седьмого. Так рано к нам обычно никто не приходил и мы, естественно, встревожились. На пороге стоял подполковник в милицейской форме и двое незнакомых мужчин в гражданской одежде. Нам было объявлено о предстоящем обыске.

Подполковник представился заместителем начальника отдела по борьбе с хищениями соцсобственности МВД БССР и потребовал выложить на стол деньги, сберегательные книжки и драгоценности. Жена вынула из шкафа оставшуюся от зарплаты наличность и две сберкнижки: одну на моё имя, на сумму две тысячи семьсот рублей (на неё перечислялось авторское вознаграждение от внедрения моих изобретений); другую - на её имя, на сумму две тысячи триста рублей, которой мы постоянно пользовались, и сухо произнесла: