Людмила Ивонина - Мазарини

Моле двинулся обратно в Пале-Рояль и доложил обо всем происшедшем первому министру и герцогу Орлеанскому. Те поняли, что арестованных надо выпустить немедленно. Затем Джулио с трудом уломал все еще возмущавшуюся Анну Австрийскую, и королева была вынуждена распорядиться освободить арестованных. Но волнения не прекратились, и в городе стали разбирать баррикады лишь тогда, когда Бруссель вновь занял свое место на парламентской скамье. Это было 28 августа. Правда, вечером того же дня пошел слух, будто в Пале-Рояль привезли огромный запас пороха – наверняка проигравшая королева распорядится стрелять в народ. Вооруженная толпа опять окружила дворец. С большим трудом восставших удалось убедить, что они ошибаются. И только тогда восстание окончательно прекратилось, хотя бунтовщические настроения не рассеялись.

Интересно, что уже во время этого первого восстания среди горожан не был популярен лозунг «Да здравствует король!», его заменил другой – «Да здравствует Бруссель!». Самого же первого министра несколько человек серьезно намеревались убить. Но шпионы кардинала и люди его охраны без устали бродили по баррикадам, слушали разговоры, ели и пили с восставшими, узнавая очень много. Все убийцы были вовремя разоблачены.

Именно после «Дня баррикад» в Париже появились первые настоящие «мазаринады» – оскорбительные для королевского достоинства листовки и пасквили. Повсюду в городе плебс распевал скабрезные песенки про любовь дамы Анны к кавалеру Мазарини. В них первого министра обвиняли во всех смертных грехах: он нарушает старинные свободы, транжирит казенные деньги, покровительствует ненавистным финансистам…

Но не только песенки докучали двум высокопоставленным любовникам. День ото дня на всем протяжении Фронды как грибы после дождя появлялись сатиры и даже целые политические пьесы. В них высмеивались не только Анна и Джулио, но и Гастон Орлеанский, принц Конде, коадъютор Парижа де Рец… Настоящие остроумцы, среди которых находились Сирано де Бержерак и Поль Скаррон, зло и искусно обыгрывали в них итальянский акцент первого министра, нищету народа, проклятия, адресованные Мазарини, угрозы его финансистам и приспешникам. Нередко эти «произведения» создавались их авторами с целью приобретения особой популярности. Многие «мазаринады» Поля Скаррона были скорее неприличными, чем остроумными:

Подобные вещи приветствовались противниками Мазарини. В ряде стихов кардиналу приписывалась бисексуальность (якобы он обожал мальчиков), хотя сегодня большинством историков этот факт отрицается. На какой только вымысел порой не идут политические враги! Очень многие поплатились за это после Фронды не только падением своей популярности: Скаррон, например, лишился пенсии и был вынужден доживать оставшиеся несколько лет в провинции. Тем не менее нет худа без добра – его весьма привлекательная вдова, Франсуаза Скаррон, претерпев лишения и практически оставшись без средств к существованию, вынуждена была по протекции стать воспитательницей незаконных детей Людовика XIV от его фаворитки Атенаис де Монтеспан. Изрядно устав от буйного нрава своей любовницы, Людовик настолько сблизился с красивой и умной воспитательницей, что она довольно скоро заменила ему Монтеспан, а после смерти его официальной супруги стала некоронованной королевой Франции. То была знаменитая мадам де Ментенон.

А в Париже толпы разносчиков с утра до позднего вечера выкрикивали названия анонимных сатирических листков, которые можно было купить в лавке аптекаря, в театре, даже у церковных ворот и конечно же возле Нового моста. Число листков достигало шести тысяч, а их издание, предпринятое в XIX веке, заняло пять томов.

Мазарини не оставался в долгу. Вообще для него при всей осторожности и зачастую показной трусости было характерно стремление бороться до конца, даже идти на политический риск. Как многие политики всех времен, первый министр не остался равнодушен к всевозможным писаниям против него, его сторонников и королевы. Он не жалел солидных сумм из государственной казны для Теофраста Ренодо, выпускавшего официозную государственную «Газетт», основанную еще при Ришелье. Библиотекарь Мазарини Габриэль Ноде получил задание написать опровержение на антиправительственные пасквили.

Но только к концу парламентской Фронды одного парижского типографа приговорили к смертной казни через повешение за памфлет под названием «Полог кровати королевы, который рассказал все…». Любое терпение когда-нибудь лопается… В день казни на Гревской площади собралась немалая толпа. Типограф не растерялся, стал взывать о помощи и кричать, что его хотят повесить за стихи против Мазарини. Благодаря этой своей находчивости он вновь обрел свободу – парижане буквально вырвали его из рук палача.

Джулио Мазарини не оставил мемуаров, как его предшественник. Но у него была записная книжка, о существовании которой никто толком не знал. До настоящего времени сохранились лишь ее фрагменты. В нее кардинал заносил самое сокровенное: характеризовал различных людей, набрасывал планы своих дальнейших действий. В конце августа 1648 года он записал следующее: «Необходимо во что бы то ни стало вернуть власть и вознести ее выше, чем она была… В противном случае остается только ожидать полного краха, смириться с тем, что мы станем столь же смертными и презренными, сколь до сих пор были уважаемыми и внушавшими страх».

Первый министр считал, что главные его враги на пути к укреплению власти – отнюдь не простонародье и состоятельные горожане, несмотря на все их бунты и проявления непокорности. Как бы ни бушевало вокруг народное пламя, он знал ему истинную цену. Он словно смотрел в будущее. Кардинал всегда выискивал в любом антиправительственном акте козни вельмож и государственных сановников, прекрасно сознавая, что они завидуют его положению и презирают его происхождение.

События 26—27 августа показались кардиналу делом рук государственного секретаря Шавиньи, восстановленного на своем посту, но не забывшего старых обид, и бывшего хранителя печати Шатонефа. Мазарини видел своими глазами, как Шавиньи убеждал членов Верховного совета в необходимости жестких мер по отношению к парламенту. Более того, при помощи герцога Орлеанского он наводил Анну Австрийскую на мысль о необходимости ареста наиболее оппозиционных чиновников. Анна выслушивала Гастона и часто соглашалась. Женское сердце мягкое – ведь когда-то они вместе участвовали в заговорах против Ришелье, и он в случае успеха одного из этих заговоров мог стать ее мужем…