Алексей Песков - Павел I

Елисавета Петровна родилась до венчания Петра I и Екатерины I.

Иоанн Антонович погибнет в ночь с 4 на 5 июня 1764 г. в Шлиссельбургской крепости во время попытки поручика В. Я. Мировича освободить его. «К нему приставлены были заслуженные два штаб-офицера, которым дано повеление: ни в коем случае живого его не выдавать. Сказанный поручик Мирович <���…> подговорил солдат своей роты и с оными вломился в темницу несчастного Иоанна. Упомянутые два штаб-офицера, видя, что уже не осталось им никакого средства сберечь своего узника, закололи его. Таким образом Иоанн, двадцати четырех лет, окончил несчастную свою жизнь. Мирович, вошед в ту камеру, где он содержался, и увидя его мертвым, сам представил себя правительству как мятежника. Сенат и первенствующие государственные чины присудили на эшафоте отрубить ему голову» (Энгельгардт. С. 300–301 ). 15 сентября 1764 г. Мирович был казнен. Это была первая публичная казнь за последние 24 года. После казни Волынского в 1740 г. никому еще не отрубали голову на площади. «Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову <���Мировича> в руках палача, единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался, и перила обвалились» (Державин. Записки. С. 45) .

См. в уже цитировавшейся инструкции А. П. Бестужева-Рюмина: «Пред полуднем в среду и субботу можно специальною географиею и новейшею гисториею о России чтением жития Петра Великого и генерально точнейшим спознанием империи учреждений и уставов оной упражняться» ( Соловьев. Кн. XII. C. 328 ).

См.: «<���…> игрушки, куклы и другие детские забавы <���…> он любил до страсти: днем их прятали в мою кровать и под нее. Великий князь ложился первым после ужина и, как только мы были в постели, <���…> играл до часу или двух ночи; волей-неволей я должна была принимать участие в этом прекрасном развлечении» (Екатерина. С. 298) .

«<���…> он заставлял рядиться своих и моих слуг и моих женщин, и заставлял их плясать в моей спальной; он сам играл на скрипке и тоже подплясывал. Это продолжалось до поздней ночи; что меня касается, то под предлогами головной боли или усталости я ложилась на канапе <���…> и до смерти скучала от нелепости этих маскарадов, которые его чрезвычайно потешали» (Екатерина. С. 299–300) .

«<���…> он не знал ни одной ноты, но имел отличный слух и для него красота в музыке заключалась в силе и страстности, с которою он извлекал звуки из своего инструмента. Те, кому приходилось его слушать, часто с охотой заткнули бы себе уши, если бы посмели, потому что он их терзал ужасно» (Екатерина. С. 298) .

«<���…> он устроил театр марионеток в своей комнате и приглашал туда гостей и даже дам. Эти спектакли были глупейшей вещью на свете» (Екатерина. С. 282) ; воспоминание относится к 1746 г.

«Однажды великий князь, находясь в своей комнате за приготовлениями к своему так называемому спектаклю, услышал разговор в соседней комнате, и так как он обладал легкомысленной живостью, взял от своего театра плотничий инструмент <���…> и понаделал дыр в заколоченной двери, так что увидел <���…>, как обедала императрица, как обедал с нею обер-егермейстер Разумовский в парчевом шлафроке <���…> и еще человек двенадцать из наиболее доверенных императрицы. Его императорское высочество, не довольствуясь тем, что сам наслаждается плодом своих искусных трудов, позвал всех, кто был вокруг него, чтобы и им дать насладиться удовольствием посмотреть в дырки, которые он так искусно проделал <���…>. Я пришла последней и увидела их расположившимися у этой двери, где он наставил скамеек, стульев, скамеечек – для удобства зрителей, как он говорил <���…>. Меня испугала и возмутила его дерзость, и я сказала ему, что я не хочу ни смотреть, ни участвовать в таком скандале, который причинит ему большие неприятности» (Екатерина. С. 282–283) .

«<���…> камергерам, камер-юнкерам, <���…> камер-лакеям, садовникам, всем было дано по мушкету на плечо; его императорское высочество делал им каждый день учения, назначал караулы; коридор дома служил им кордегардией, и они проводили там день» (Екатерина. С. 293) .

«<���…> он составил себе свору собак и начал сам их дрессировать <���…> поместил их за деревянной перегородкой, которая отделяла альков моей спальной от огромной прихожей, находившейся сзади наших покоев. Так как альков был только из досок, то запах псарни проникал к нам, и мы должны были оба спать в этой вони. Когда я жаловалась на это, он мне говорил, что нет возможности сделать иначе, так как псарня была большим секретом» (Екатерина. С. 298–299) .

«Как я ни была полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, признаюсь откровенно, что очень часто мне было невыносимо скучно <���…>. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением» (Екатерина. С. 347) .

Перевод: «Милостивая государыня. Прошу вас не беспокоится нынешнюю ночю спать со мной потому что уже поздно меня обманывать, кровадь стала слишком узка, после двух недельной разлуки сегодня полдень. – Ваш несчастный муж которого вы никогда не удостаеваете этого имени Петр» (Петр III. С. 259, 267 ; в переводе имитируется пунктуация и орфография французского текста).

«<���…> он почти навсегда сохранил это доверие до странной степени и помимо своей воли; он сам его не замечал, не подозревал и не остерегался» (Екатерина. С. 398) .

«Я очень хорошо видела, что великий князь совсем меня не любит; через две недели после свадьбы он мне сказал, что влюблен в девицу Карр, фрейлину императрицы» (Екатерина. С. 281) ; впрочем, судя по мемуарам самой Екатерины, первые годы ее семейной жизни были мало омрачены изменами великого князя; лишь дойдя до воспоминаний о 1750-х годах, она начинает с методической пунктуальностью упоминать имена избранниц Петра Федоровича: принцесса Курляндская (дочь Бирона), девица Шафирова, вдова Грот, дочь Г. Н. Теплова, певичка Леонора, Елисавета Воронцова (см.: Екатерина. С. 327, 354, 357, 398) . Насчет своих фрейлин она была убеждена, что они «все либо наперсницы, либо любовницы великого князя» (Екатерина. С. 404) .

«Великий князь имел <���…> троих лакеев, по имени Чернышевых, все трое были сыновьями гренадеров лейб-компании императрицы <���…> Не знаю, по какому поводу старший Чернышев сказал однажды великому князю, говоря обо мне: „Ведь она не моя невеста, а ваша“. Эти слова насмешили великого князя <���…>, и с той минуты <���…> Андрея Чернышева, говоря о нем со мною, он называл „ваш жених“. Андрей Чернышев, чтобы прекратить эти шутки, предложил его императорскому высочеству, после нашей свадьбы, называть меня „матушка“, а я стала называть его „сынок“ <���…>. Однажды <���…> мой камердинер Тимофей Евреинов отозвал меня и сказал, что он и все мои люди испуганы опасностью, к которой я, видимо для них, стремлюсь. Я его спросила, что бы это могло быть; он мне сказал: – Вы только и говорите про Андрея Чернышева и заняты им <���…>, что вы называете добротой и привязанностью, <���…> ваши люди называют любовью» (Екатерина. С. 287–288) . Скоро «все трое Чернышевых были сделаны поручиками в полках, находившихся возле Оренбурга», а затем посажены под арест (см.: Екатерина. С. 294, 309) .