Анри Труайя - Петр Первый

Здесь же, на Неве, в 1724 году торжественно встречали мощи святого благоверного князя Александра Невского, привезенные из Владимира на Клязьме, чтобы передать их в Александро-Невскую лавру. Множество лодок скопилось на реке перед Лаврой, когда адмиральский корабль, везущий под балдахином серебряную раку с мощами, причалил к пристани. Священники в парадных облачениях внесли мощи святого в храм. Император с императрицей, обе княжны, самые знатные придворные шествовали в кортеже, почтительно склонив головы. Когда рака заняла свое место у алтаря, раздались артиллерийские залпы, зазвонили колокола, и Петр поднял голову. Принимая мощи того, кто на этом самом месте в 1240 году победил шведов, он, новый победитель, продолжал традиции русского народа. Он был не только реформатором, но и продолжателем традиций. На следующий день, поднявшись на борт «предка русского флота», своего ботика, на котором он когда-то плавал по Москве-реке, получая свой первый опыт навигации, царь отправился в Петропавловскую крепость. Около сотни кораблей, украшенных флагами, последовали за ним. Военные корабли, стоя на якорях, приветствовали их пушечными залпами. Он с гордостью проследовал на этой ореховой скорлупе перед новейшими современными образцами своей флотилии. Какую дорогу прошел он с тех пор, как во времена регентства своей сестры, царевны Софьи, предпринимал маневры под парусом на Плещеевом озере! Ступив на землю, он принял из рук Екатерины стакан, полный водки. В саду у дворца Меншикова были накрыты столы. До часу ночи Петр и его гости пили за процветание России. Когда стало прохладно, как писал Бергхольц, царь схватил у кого-то парик и надел на себя, несмотря на то что парик был белым. Все смеялись и аплодировали ему. Для Его Величества гордыня и буффонада были двумя сторонами одного ощущения могущества.

На триумфальной арке, воздвигнутой в Москве в честь заключения мира со шведами, Петр приказал изобразить себя рядом с Иваном Грозным. Он хотел, чтобы у потомков были исторические ассоциации между их двумя царствованиями. Дни его деспотичного царствования были отмечены таким же большим количеством праздников, как и казней. Установленная им система фискальства породила ежедневные доносы. Обреченный во время пытки называл случайные имена нескольких сообщников, но, так как его откровений оказывалось недостаточно, его выводили на улицу, приказывая ему указать других виновных среди прохожих. При виде его в народе раздавался крик: «Язык! Язык!» И все старались удрать от того, кто, спасая свою шкуру, мог обвинить невинного человека. Чтобы ободрить доносчиков, Петр выдавал премии, сумма которых обычно составляла десять рублей. Но в особых случаях она могла быть и больше. Так, в 1722 году в Москве царь приказал повесить на мачте десять мешков, в каждом из которых было по сто рублей. В соответствии с объявленным на месте сообщением эта значительная сумма достанется тому, кто укажет автора памфлета против Его Величества, копия которого была найдена в одной из церквей Кремля. К этому вознаграждению лицу, заявившему о преступнике, будут добавлены пожалованные земельные угодья и должность. Достаточно было первому встречному представиться полиции и сказать священный пароль: «Слово и дело», чтобы его выслушали с большим интересом. Простого подозрения было достаточно, чтобы возбудить уголовное преследование. Крестьянина подвергли пыткам за то, что он не знал, что теперь царь носит титул императора; священника, осмелившегося сказать о мнимой болезни императора, сослали в Сибирь; студента, выпившего вина и осмелившегося неприлично выражаться, наказали тридцатью ударами кнута, вырвали ноздри и приговорили к пожизненным принудительным работам… «Санкт-Петербург, – писал Ла Ви, – стал публичной заразой. В нем каждый мог стать обвинителем или обвиняемым». Привыкший жить в страхе, русский народ в конце концов стал считать потрясение от несправедливости феноменом, сравнимым с природными катаклизмами, против которых бессмысленно выступать и возмущаться, покорившись судьбе и жалея пострадавших товарищей, надеялись уберечься от следующей бури. Этот фатализм принял такие масштабы, что не возникало никакого осуждения поведению доносчиков. Как можно было упрекать своего соседа в доносительстве, если сам царь приказал ему так делать? Доноситель был так же уважаем, как и жертва, насколько эти жертвы принадлежали зачастую к ближайшему окружению царя. Даже ближайший друг и соратник государя Меншиков не избежал подозрения. Начав с ничего, он стал за несколько лет другом и фаворитом, тенью царя. Титулы дождем сыпались на его голову: князь Ижорский, граф Дубровны, Горок и Почепа, наследный государь Ораниенбаума и Батурина, генерал, адмирал, генерал-губернатор Санкт-Петербурга, подполковник трех гвардейских полков, сенатор, кавалер всех главных орденов империи… Резкий, алчный, развратный, упрямый, едва умеющий читать и писать, он интересовался только богатством. В его дворце, самом красивом в Санкт-Петербурге, содержался настоящий двор, с камергерами, придворными и пажами. Его торжественные ужины, приготовленные французскими поварами, подавались на позолоченной посуде. Когда он отправлялся к царю, то ехал в карете, сконструированной в форме веера, с гербом на занавесках и золотой короной на крыше. В упряжь запрягались шестеро лошадей в пурпурных попонах, украшенных золотом. Лакеи в ливреях и музыканты шли во главе процессии. Эта пышность стоила дорого. Состояние Меншикова было огромным – говорили о нескольких десятках миллионов рублей, но ему этого было недостаточно. Он искал любой возможности пополнить свой карман. Его рекомендации никогда не были бесплатными. Всюду, где ступала его нога, он грабил, спекулировал, обманывал. На Украине он присвоил пятнадцать тысяч душ в бывших владениях Мазепы. Он заставил поляков уступить ему за небольшую сумму огромные угодья. Он расхитил деньги, предназначавшиеся для снабжения своих войск, продавал свое влияние тем, кто назначал высокую цену, реквизировал в свою пользу урожаи зерновых. Ходили слухи, что он может отправиться из Риги, до границ с Персией, в Дербент, засыпая каждый раз на одной из своих земель. Столб с его гербами в деревне был равносилен титулу владельца. И чтобы остановить всякое недовольство существующим порядком, он приказал рядом со столбом воздвигнуть виселицу. О его жестокости ходили легенды. Когда на него напали при переправе через одну деревушку, он возвратился со своими солдатами и приказал повесить всех ее жителей: мужчин, женщин, детей, включая попа… Петр был раздражен и развеселен этой карикатурой на себя самого. А так как доносов на его фаворита становилось все больше, он решил свирепствовать, учинять расследования, наказать виновного своей дубиной и в конце концов помиловать его. Вскоре вымогательство и расхищение земель возобновилось. Во время одного из бурных объяснений с царем Меншиков воскликнул: «Да, хорошо, я украл! И даже сам не могу сказать, сколько… Но вспомните, что вам ответил Ягужинский, когда вы велели ему перевешать всех чиновников, виновных в хищениях: вы что, государь, хотите остаться один, без подданных?» В другой раз Петр в порыве гнева пригрозил этому плуту, что отправит его туда, откуда он вышел. Вечером царь увидел его в наряде пирожника с корзиной на голове, выкрикивающего: «Пироги печеные! Покупайте пироги печеные!» Обезоруженный, царь залился хохотом. И на этот раз ему удалось повернуть ситуацию в свою пользу. В его бурных отношениях с государем он всегда мог рассчитывать на поддержку Екатерины. Когда-то она была его любовницей и не без трепетного смущения вспоминала об этом. Впрочем, Петр сам, критикуя невиданную жадность своего старого друга, признавал, что в ответственные моменты этот человек мог быть энергичным, изобретательным и храбрым. Нужный негодяй! Однако в конце концов царь устал наказывать и штрафовать этого человека, купающегося в золоте и усыпанного драгоценностями, который каждый раз, когда его валили на землю, поднимался как ванька-встанька. В 1723 году, когда Екатерина стала защищать своего протеже перед Петром, царь воскликнул: «Меншиков на свет явился таким же, каким живет век свой: в беззаконии зачат, в грехе родила мать его и в плутовстве скончает живот свой, и если не исправится, то быть ему без головы!» Очарование было разрушено. По приказу Его Величества Меншиков был лишен председательства в военной школе, у него отобрали пятнадцать тысяч украденных из бывших владений Мазепы, у него отняли большую часть его владений. Но он остался при дворце, ожидая времени, когда к нему вернется царская милость.