Анри Труайя - Александр I

Военные приготовления сопровождаются активной дипломатической подготовкой. Больше всего Александра заботит Австрия. Он знает: Наполеон, разгромив Австрию и вступив в брак с Марией Луизой, окончательно подчинил эту страну французскому владычеству. Но Александру хорошо известно и то, что, несмотря на все договоры, Вена в душе ближе к Петербургу, чем к Парижу. Даже подписание 14 марта 1812 года австрийско-французского договора, по которому Австрия обязана предоставить в распоряжение Наполеона 30 тысяч человек, не подрывает доверия Александра. Он убежден, что австрийские войска постараются уклониться от вооруженного столкновения с русскими войсками, так же как русские войска в 1809 году уклонялись от сражения с австрийцами. «Я ничего не требую и ничего не жду от Австрии, – уверяет он графа Сен-Жюльена. – И ничего лучшего не желаю, как знать, что она не будет воевать всерьез». И продолжает, стараясь рассеять сомнения собеседника в желании русских бороться до конца: «Предполагаю, что в начале войны нас ждут поражения, но я к этому готов; отступая, я оставлю за собой пустыню: мужчин, женщин, детей, скот, лошадей, – всех и все я уведу с собой, а русская легкая кавалерия не имеет себе равных в проведении подобных операций!» [29]

Впрочем, король Пруссии, связанный Францией по рукам и ногам, тоже стремится заручиться благосклонностью Александра. Он обещает Наполеону свое полное содействие, но тайно посылает к царю генерала Шарнгорста с написанным 31 марта 1812 года в патетическом духе письмом: «Если война разразится, мы причиним лишь тот вред, которого нельзя будет избежать: мы всегда помним о нашем единстве и верим, что настанет день, когда мы снова станем союзниками, а пока, покорясь фатальной необходимости, сохраним свободу и искренность наших чувств».

5 апреля заключен договор об оборонительном и наступательном союзе со Швецией. Александр пишет своему посланнику в Стокгольме Сухтелену: «Война неизбежна, но это будет война за независимость всех наций». Стокгольм в ответ заверяет царя, что он «может с оружием в руках вступить в Константинополь, Вену и Варшаву, не опасаясь вмешательства Швеции». Шведский наследный принц Бернадотт даже дает царю практические советы о том, как лучше вести войну с Великой армией, одним из блестящих маршалов которой он сам недавно был. «Следует, – пишет он 24 апреля, – избегать крупных сражений, атаковать фланги, вынуждать французов делить войско на небольшие отряды и изнурять их маршами и контрмаршами, – заставлять их делать то, что всего неприятнее французскому солдату, и так, чтобы легче было его одолеть. И пусть будет вокруг как можно больше казачьих отрядов».

Через несколько дней Кутузов подписывает в Бухаресте мирный договор с Турцией, завершивший затянувшуюся и дорогостоящую войну. По условиям договора Россия сохраняет Бессарабию, но отказывается от Молдавии и Валахии. Эти территориальные пожертвования позволяют Александру высвободить значительные военные силы, занятые в этом районе и необходимые в войне с Наполеоном.

Одновременно Александр заигрывает с поляками, обещая им после победы восстановить Польшу в ее исторических границах, присоединив к ней Литву. И в доказательство своего милостивого отношения к населению, исповедующему католицизм, преобразует иезуитский коллеж в Полоцке в Академию.

Наконец, он возобновляет переговоры с Англией, которые увенчиваются подписанием 18 июня 1812 года в Стокгольме мирного договора. Александр желает, чтобы Сент-Джеймский кабинет внес свой вклад в войну «морскими вооружениями, а также сделавшись кассиром ». [30]

Все эти разнообразные дипломатические демарши, проводимые целенаправленно и искусно, свидетельствуют об упорстве, граничащем с навязчивой идеей. Нерешительный по натуре, Александр долго колеблется между двумя противоположными решениями, но потом, сделав выбор, он, точно шарик в рулетке, наконец-то попавший в желобок, уже не уклоняется с избранного пути.

Коленкур, по-прежнему во власти иллюзий, не верит в неизбежность войны и передает в Париж успокоительные заверения канцлера Румянцева: «Во французско-русском союзе Россия невинна и чиста, как девственница». Наполеон, недовольный своим послом, которого подозревает в русофильстве, назначает вместо него генерала Ж. А. Лористона. Во время прощальной аудиенции Александр заявляет Коленкуру: «Если император Наполеон начнет против меня войну, то возможно и даже вероятно, что он разобьет нас, если мы примем сражение, но победа не принесет ему мира. Испанцы часто терпели в боях поражение, но они не были ни побеждены, ни покорены. А между тем они находятся не так далеко от Парижа, как мы; у них другой климат и у них нет наших ресурсов. Мы не боимся подставить себя под удар. У нас – бескрайние пространства, и мы сохраним хорошо организованную армию… Я не обнажу шпагу первым, но вложу ее в ножны последним… Если военное счастье от меня отвернется, то я скорее отступлю до самой Камчатки, чем отдам мои губернии или подпишу в моей столице мирный договор, который все равно будет только перемирием. Француз храбр, но длительные лишения и плохой климат утомляют его и подрывают его мужество. Наш климат и наша зима будут сражаться на нашей стороне. Вы совершаете чудеса лишь тогда, когда вами командует ваш император, а он не может быть повсюду и он уже несколько лет находится вдали от Парижа».

Через несколько недель Александр почти то же самое скажет адъютанту Наполеона Нарбонну: «Я не поддаюсь иллюзиям, я знаю, что император Наполеон – великий полководец. Но зато на моей стороне пространство и время. На всей моей огромной и враждебной вам территории всегда найдется какой-нибудь отдаленный угол, куда я смогу отступить, и какой-нибудь удаленный пункт, который я буду защищать, но постыдный мир я заключать не стану. Я не начну войну первым, но я не сложу оружия до тех пор, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России».

И, развернув карту Российской империи и указав самую отдаленную точку на ее окраине, добавляет: «Если Наполеон начнет войну и счастье ему улыбнется, хотя в этой войне справедливость будет на стороне русских, ему придется подписывать мир у Берингова пролива». А своему давнему другу Парроту он пишет: «В этой жестокой войне решается судьба моей империи. Я не надеюсь восторжествовать над гением и победить его армии. Но я ни при каких обстоятельствах не подпишу постыдного мира, я предпочитаю быть погребенным под обломками моей империи. Если такова будет воля судьбы, передайте это нашим потомкам. Я открыл вам мое сердце».

Тем временем царь поручает своему послу Куракину уведомить Наполеона, что он по-прежнему расположен «вернуться к Тильзитскому договору», но при одном предварительном условии: эвакуации французских войск из Пруссии, шведской Померании и из всех оккупированных французами территорий по ту сторону Эльбы. Он знает: Наполеон эти условия не примет. Но, вынудив Францию их отвергнуть, он переложит ответственность за развязывание войны на Наполеона.