Николай Степанов - Гоголь: Творческий путь

«Женитьба» во многом близка к драматургическим принципам «Ревизора». Это также общественная комедия, в которой сюжетная ситуация столкновения женихов, стремящихся завоевать руку богатой невесты из купеческой семьи, служит раскрытию современных нравов, поводом для создания широкой социальной картины. Это комедия об «электричестве» «выгодной женитьбы», как характеризовал Гоголь в «Театральном разъезде» стоявшие перед современным драматургом темы. Если в «Ревизоре» раскрыта широкая разоблачительная картина чиновничье-бюрократического общества, движимого «электричеством чина», то в «Женитьбе» представлена внешне более скромная сфера бытовых отношений. Однако никак нельзя ограничить значение «Женитьбы» жанром «бытовой комедии», признанием ее лишь «правдивой картиной из жизни русского «среднего» сословия», как это обычно делалось. [229] Н. Котляревский , Гоголь, СПб. 1904, стр. 260. При всем мастерстве Гоголя в изображении быта чиновников, отставных офицеров, купечества, показанных писателем с исключительной жизненной убедительностью, значение комедии этим далеко не ограничивается.

Обобщающее, типизирующее значение персонажей и всего замысла пьесы превращает «Женитьбу» в острую и глубокую социальную сатиру, правдиво раскрывающую пустоту и моральное ничтожество современного общества и вторжение в него новых буржуазных начал. В «Женитьбе» Гоголь показал сдвиги, произошедшие в окружающем мире, в котором все большую роль начинает играть «денежный капитал», выступает новое соотношение социальных сил. Самый брак становится средством купли-продажи, пародией на чувство. Гоголь срывает здесь маску лицемерия и ханжества, прикрывающую брак и семейные отношения в буржуазно-дворянском обществе, и показывает их во всей неприглядности, во всем цинизме и обнаженности эгоистических интересов.

Главные действующие лица комедии, Подколесин и Кочкарев, наиболее полно выражают моральную и духовную деградацию дворянского общества. При всем их внешнем различии они оба — порождение бессмысленности, пустоты, паразитического существования господствующих верхов. Подколесин в своей бездеятельности, нерешительности, робости — типический представитель той паразитической психологии, которая позже была осознана и разоблачена в понятии «обломовщина». В Подколесине выделены типические черты паразитического класса. Его боязнь какого-либо активного поступка порождена праздностью, бездельем, сознанием своего привилегированного положения, определяемого не личными заслугами, а принадлежностью к дворянскому сословию. При всей своей лености и бездеятельности Подколесин не лишен честолюбия: он твердо уверен в важности своего чина «надворного советника», с презрением относясь к прочей «канцелярской мелюзге» — «секретарям» и «титулярным»: «Да, батюшка, уж как ты там себе не переворачивай, а надворный советник тот же полковник, только разве что мундир без эполет». Забота о пошивке фрака, о хорошо начищенных ботинках — все это продиктовано стремлением не уронить своего веса и значения в «хорошем обществе». В то же время Подколесин предельно эгоистичен, он боится малейшего затруднения, всякой перемены в своей праздной жизни.

Иной, казалось бы, характер у Кочкарева. По словам Белинского, « Кочкарев — добрый и пустой малый, нахал и разбитная голова. Он скоро знакомится, скоро дружится и сейчас на ты . Горе тому, кто удостоится его дружбы!» [230] В. Г. Белинский , Полн. собр. соч., т. VI, стр. 574. Однако Кочкарев далеко не просто «добрый и пустой малый». Это образ широкого социального охвата, сочетающий черты самонадеянного бахвальства и пустоты поручика Пирогова с злонамеренной «деятельностью» и наглостью, заклейменные Гоголем в дальнейшем в образе Ноздрева. Беспринципность, аморальность и духовное ничтожество Кочкарева засвидетельствованы его собственным чистосердечным признанием в том, что нет ничего зазорного, если даже плюнут в глаза: «Да что же за беда? Ведь иным плевали несколько раз, ей-богу! Я знаю тоже одного: прекраснейший собой мужчина, румянец во всю щеку; до тех пор егозил и надоедал своему начальнику о прибавке жалованья, что тот, наконец, не вынес — плюнул в самое лицо, ей-богу! «Вот тебе, говорит, твоя прибавка, отвяжись, сатана!» А жалованья, однако же, все-таки прибавил. Так что ж из того, что плюнет? Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же, в кармане, — взял да и вытер».

В этом рассуждении — весь Кочкарев и вся та среда, типичным представителем которой он являлся. Кочкарев потому и верховодит в этом обществе, что прекрасно знает его нравы и неписаные законы. Благодаря своей изворотливости, нахрапу он почти достигает цели — Подколесину уже некуда отступать, и он готов жениться. Но в мире погони за чинами и «капиталом» все неверно и обманчиво, и Кочкарев, уже, казалось бы, достигший своей цели, оказывается одураченным. Напористость, наглость Кочкарева, его бесцеремонность подчеркнуты отрывистой интонацией, фамильярно-развязным тоном, нарочитой грубостью речи. Досадуя на нерешительность Подколесина, Кочкарев обрушивается на него с градом ругательств: «Дурак, дурак набитый, это тебе всякий скажет. Глуп, вот просто глуп, хоть и экспедитор… ведь изо рта выманят кус. Лежит, проклятый холостяк! Ну скажи, пожалуйста, ну на что ты похож? Ну, ну, дрянь, колпак, сказал бы такое слово… да неприлично только. Баба! хуже бабы!»

Галерея женихов своей пустотой и ничтожеством во многом напоминает чиновничий синклит в «Ревизоре». Но показаны они не в служебных отношениях, а в частной, домашней жизни, в которой они проявляют ту же низость своей натуры, эгоизм и алчность. «Положительный» Иван Павлович Яичница при всей своей грубости и тупоголовости весьма практичен и предусмотрителен в деловых отношениях. Женитьба для него прежде всего чисто материальное дело. Поэтому он по-деловому и подходит к ней. Он и реестрик приданого проверит, и убедится самолично, действительно ли дом, отдаваемый за невестой, на каменном фундаменте, и столовое серебро перечтет. Хозяйственный и любящий «основательность», он и изъясняется, применяя к своим матримониальным планам жаргон чиновничьей канцелярии, деловых бумаг: «… находясь в должности экзекутора при казенном месте, я пришел узнать, какого роду лес, в каком количестве и к какому времени можете его поставить».

Если для Яичницы невеста лишь неизбежное приложение к приданому, то для отставного офицера Анучкина особенно существенно, говорит ли она по-французски. Однако отнюдь не потому, что сам Анучкин знаток французского языка. «Вы думаете, — отвечает он Жевакину, — я говорю по-французски? Нет, я не имел счастия воспользоваться таким воспитанием. Мой отец был мерзавец, скотина. Он и не думал меня выучить французскому языку…» Зачем же тогда захудалому отставному офицеру нужно, чтобы его невеста говорила по-французски? Здесь сказалось мелкое тщеславие, стремление почувствовать себя на уровне «высшего общества», в котором все достоинства человека измеряются тем, насколько бойко он болтает по-французски. Анучкин — типичный отставной «питомец Марса», живущий на нищенский «пенсион» где-то «на Песках», в жалкой каморке, единственным украшением которой является длинный чубук. Типичность анучкиных подтвердил в своем отзыве Белинский: « Барышни, французский язык и обхождение высшего общества — в этом для него и смысл жизни и цель жизни, и, кроме этого, для него ничего не существует. Много попадается Анучкиных на белом свете: они-то громче всех хлопают актерам и вызывают их; они-то восхищаются всяким плоским и грубым двусмыслием в водевиле и осуждают пьесы за неприличный тон; они-то не любят ни на сцене, ни в книгах людей низкого звания и грубых выражений». [231] В. Г. Белинский , Полн. собр. соч., т. VI, стр. 575.