София Старкина - Велимир Хлебников

Но если поездка в Горскую республику была из области фантастики, то Персия была вполне реальна. Об этой удивительной стране Хлебникову рассказывали Буданцев в Астрахани, Ермилов в Харькове. Здесь, в Баку, о Персии рассказывали побывавшие в этой стране Городецкий, Б. Самородов и многие другие. Сам Хлебников еще раньше провозгласил: «В струны великих, поверьте, ныне играет Восток». Берега Каспия давно уже были «населены» героями его произведений. Теперь Хлебникова больше всего привлекает образ реформатора ислама Мирзы Баба и его последовательницы, поэтессы Гурриэт эль Айн, убитой по приказу шаха в 1852 году. В них он видит близких себе по духу людей, к ним обращены его помыслы и замыслы. Под впечатлением Съезда народов Востока Хлебников восклицает:

(«Видите, персы, вот я иду…»)

Это были не пустые слова. В Персии в это время происходили бурные события. В 1920 году в провинции Гилян возникла Гилянская республика, сбросившая иго англичан. Во главе ее стал Мирза Кучук-хан, которого поддерживала советская власть в Баку. М. Альтман записывает в своем дневнике: «В Персии сейчас Кучук-хан, он дружит с коммунистами, коммунисты — с ним, но эта дружба вражды опасней. Друг с другом заигрывают, но игра эта — с огнем, и каждую минуту можно обжечься. Может, уже кто-нибудь собирает хворост, и скоро затрещит он сухим огоньком. Он отдаленно напоминает Махно».

Альтман оказался прав: уже через месяц Кучук-хан действительно ссорится с коммунистами, ведет переговоры с шахскими войсками и уходит из Решта (столицы Гилянской республики), а к власти в Гиляне приходит Национальный комитет во главе с Эхсаноллой-ханом. В течение 1920–1921 годов революционная армия Гиляна то одерживает победы, то терпит поражения; большевики за спиной Эхсаноллы вновь ведут переговоры с Кучук-ханом, Решт несколько раз переходит из рук в руки. И все же Гилянская республика, поддерживаемая Персидской красной армией (Персармией), представляет собой серьезную угрозу для Тегерана.

О трагической судьбе первого вождя Гилянской республики, Мирзы Кучук-хана, Хлебников вспоминает в 1922 году, незадолго до смерти:

«Я узнал, что Кучук-хан, разбитый наголову своим противником, бежал в горы, чтобы увидеть снежную смерть, и там, вместе с остатками войск, замерз во время снеговой бури на вершинах Ирана.

Воины пошли в горы и у замороженного трупа отрубили жречески прекрасную голову и, воткнув на копье, понесли в долины и получили от шаха обещанные 10 000 туманов награды.

Когда судьбы выходят из береговых размеров, как часто заключительный знак ставят силы природы!

Он, спаливший дворец, чтобы поджечь своего противника во сне, хотевший для него смерти в огне, огненной казни, сам погибает от крайнего отсутствия огня, от дыхания снежной бури».

Сформированная в Баку Персармия в начале 1921 года идет на помощь Гилянской республике. С нею отправляются не только военные, но и художники, лекторы, другие гражданские лица, прикомандированные к Персармии. Вместе с нею отправляется в Персию друг Хлебникова художник Мечислав Доброковский. Для Хлебникова поездка в Персию тоже становится вполне реальной. Его планы идут еще дальше: он собирается через Персию попасть в Индию. (До Индии он, впрочем, так и не добрался.) И вот 13 апреля 1921 года на пароходе «Курск» из Баку Хлебников отправляется в Энзели в качестве лектора Персидской красной армии. На следующий день он на месте.

«Энзели, — пишет Хлебников родным, — встретило меня чудным полднем Италии. Серебряные видения гор голубым призраком стояли выше облаков, вознося свои снежные венцы.

Черные морские вороны с горбатыми шеями черной цепью подымались с моря. Здесь смешались речная и морская струя и вода зелено-желтого цвета.

Закусив дикой кабаниной, сабзой и рисом, мы бросились осматривать узкие японские улицы Энзели, бани в зеленых изразцах, мечети, круглые башни прежних столетий в зеленом мху и золотые сморщенные яблоки в голубой листве.

Осень золотыми каплями выступила на коже этих золотых солнышек Персии, для которых зеленое дерево служит небом.

Это многоокое золотыми солнцами небо садов подымается над каменной стеной каждого сада, а рядом бродят чадры с черными глубокими глазами.

Я бросился к морю слушать его священный говор, я пел, смущая персов, и после 11/2 часа боролся и барахтался с водяными братьями, пока звон зубов не напомнил, что пора одеваться и надеть оболочку человека — эту темницу, где человек заперт от солнца и ветра и моря».

Обязанностей у Хлебникова практически никаких нет. Отряду необходимо было добраться до Решта, чтобы оттуда вместе с войском Эхсаноллы выступить на Тегеран. Пока же Хлебников совершенно счастлив в Энзели. Он с увлечением рассказывает в письме к родным, как он стрелял из ружья в судаков, пугал по вечерам стаи белых цапель. Ему даже порезал руки большой судак, которого он хотел удержать. Эту привольную жизнь Хлебников описывает и в стихах.

(«Иранская песня»)

Вторым «чудаком» был М. Доброковский, с которым Хлебников встретился в Энзели и с которым вместе они отправляются в Решт. Хлебников чувствовал себя счастливым не только оттого, что наконец-то был сыт и не замерзал, но и по другой причине. В России его так называемые чудачества вызывали в лучшем случае жалость, а чаще — презрение и насмешку. Здесь же странствующий нищий монах был уважаемым человеком, дервишем. Таким русским дервишем становится для персов Хлебников. Его стали называть Гуль-мулла. Сам Хлебников переводит это имя как Священник цветов. «Нету почетнее в Персии — быть Гульмуллой», — с гордостью говорит он. Гуль-мулла — желанный гость в любом доме, с него не берут денег. «Лодка есть, товарищ Гуль-мулла! Садись, повезем! Денег нет? Ничего. Так повезем, садись!» — наперебой говорили киржимы (перевозчики), когда Хлебникову надо было из порта Энзели попасть в Казьян (район, расположенный на берегу). Хлебникову кажется, что не только люди, но и вся природа здесь признала в нем своего.