Генри Адамс - Воспитание Генри Адамса

Одним из неизбежных следствий этого урока было то, что ученый приносился в жертву, превращаясь в сурового судью тех, кто стоял над ним. Они не замечали его, но он не мог не замечать их — попиравших его своей огромной массой. К тому же, чтобы ускорить обучение, они отправили на том же судне нового посланника в Россию. Госсекретарь Сьюард хорошо знал достоинства Кассиуса М. Клея [210] Клей, Кассиус Марселлас (1810–1903) — американский политический деятель из Кентукки, активист аболиционистского движения. на дипломатической службе, но извлек из его талантов меньше пользы, чем наш личный секретарь, для которого Клей оказался наставником, не знавшим себе равных, хотя, пожалуй, не избежавшим соперников. От какого молодого человека, не состоявшего на государственной службе, можно было ожидать, что подобные уроки внушат ему уверенность в себе, да и, как известно, в те два года мало кто чувствовал или имел основание чувствовать уверенность в правительстве, а меньше всех тот, кто сам в него входил. На родине молодые люди в подавляющем большинстве шли воевать — роптали и умирали: в Англии — ропщи не ропщи, никто все равно не стал бы тебя слушать.

К тому же наш личный секретарь не мог роптать на правительство при отце. Как ни мало он знал, кое-что полезное он все же для себя извлек. Ни на один иностранный язык не потратил он таких усилий, как на то, чтобы выучиться придерживать язык — навык, отложивший отпечаток на всю его жизнь. Привычка к сдержанности или искусство говорить ни о чем не уходит с годами. А приобрести ее Генри пришлось немедленно. И он уже в совершенстве владел этим искусством, когда 13 мая 1861 года миссия прибыла в Ливерпуль, откуда тотчас отправилась в Лондон: семья ранних христиан-мучеников, готовых к тому, что их бросят на съедение львам под ликующим взором Тиберия — Пальмерстона. [211] … семья ранних христиан-мучеников, готовых к тому, что их бросят на съедение львам под ликующим взором Тиберия — Пальмерстона — Г. Адамс сравнивает премьер-министра Великобритании с древнеримским императором Тиберием Клавдием Нероном (42 г. до н. э. — 37 г. н. э.), вошедшим в историю как кровавый тиран и гонитель христиан. И хотя лорд Пальмерстон посмеялся бы своим особым пальмерстоновским смехом над этой, приписываемой ему ролью, сходство Адамсов с христианами-мучениками отрицать он не смог бы, ибо сам уже подготовил всю процедуру.

О том, что их ждало, посланник знал не больше сына. То, чего он сам, или мистер Сьюард, или мистер Самнер ждали от Англии, — область истории. Но то, чего ждал и в чем ошибался личный секретарь, касалось его самого и сыграло немаловажную роль в его воспитании. 12 мая он еще полагал, что едет в дружественную страну и к дружественному народу, верному антирабовладельческим принципам, которые им же неукоснительно провозглашались. На протяжении столетия главные усилия семьи Адамсов были направлены на то, чтобы побудить правительство Англии к разумному содействию целям и интересам Америки. Его отец ехал туда, чтобы попытаться сделать это вновь, и на этот раз с достаточными шансами на успех. Главным препятствием на пути к взаимопониманию были рабовладельческие штаты. Что касается личного секретаря посланника, он, как все бостонцы, инстинктивно чувствовал себя англичанином. Он и представить себе не мог, чтобы Англия была к ним враждебна. Ему казалось, их примут на Британских островах с распростертыми объятиями.

13 мая стало официально известно, что Англия признала за Конфедерацией статус воюющей страны. Это с корнем вырывало чуть ли не все, что Генри усвоил в Гарварде и в Германии. Ему предстояло осознать — и чем скорее, тем лучше, — что понятия, в которых он воспитывался, противостоят истине, что в мае 1861 года ни один человек в Англии — буквально ни один — не сомневался в том, что Джефферсон Дэвис [212] Дэвис, Джефферсон (1808–1889) — президент Конфедеративных Штатов Америки в 1861–1865 годах, т. е. объявивших себя независимыми от федерального правительства южных штатов. стоит, или будет стоять, во главе нации, чему, за редким исключением, англичане были только рады, хотя и не спешили высказать это вслух. Они по большей части следовали примеру мистера Пальмерстона, который, по словам мистера Гладстона, [213] Гладстон, Уильям Юарт (1809–1898) — министр финансов в кабинете Пальмерстона, впоследствии — премьер-министр Великобритании. «желал раскола ради ослабления опасной силы, но предусмотрительно помалкивал». Никто в Англии уже не возмущался рабством. Министр иностранных дел лорд Джон Рассел [214] Рассел, Джон (1792–1878) — английский политический и государственный деятель. еще до прибытия мистера Адамса принял эмиссаров мятежных штатов и признал за Югом статус воюющей стороны, тем самым заранее определив позицию британского правительства. Дело шло к признанию независимости Юга — это был вопрос времени и удобного случая.

Какие бы чувства ни владели посланником Адамсом, на его сына такой поворот событий произвел поначалу оглушающее действие — словно его парализовало, связало по рукам и ногам. Однако он сознавал — для отца ситуация грозила стать роковой. Вполне возможно, им всем придется повернуть назад, и в ближайшие же дни. Но постепенно горизонт стал проясняться. Позднее, возвращаясь памятью к событиям тех давних дней, Генри леденел при мысли, что было бы с миссией, окажись его отец таким, каким он рисовался Самнеру, — непригодным для своего поста. Что касается личного секретаря, он для своего — при всей его незначительности — явно не годился, и первым доказательством его непригодности служило то, что он слепо верил в своего отца. Генри ни на секунду не приходило на ум, что отцу может изменить выдержка или самообладание; действительно, в длинной веренице нескольких поколений известных ему впоследствии дипломатов и государственных деятелей он не мог назвать ни одного, кто оказался бы способным выдержать подобный удар, ничем не обнаружив своих чувств. За весь длинный день их утомительной поездки в Лондон у него ни разу не явилось повода подумать, что отец может сделать неверный шаг. Какие бы мысли ни владели посланником — а голова у него, несомненно, работала не менее активно, чем у сына, он не выказал ни единого признака волнения. Манеры его оставались теми же, мысли и чувства казались предельно спокойными; он не выдал себя ни единым словом, ни один нерв в нем не дрогнул.

Первое испытание оказалось самым тяжелым: удара сильнее и неожиданнее им уже не могли нанести. Худшее уже произошло. Теперь личный секретарь знал, как себя вести: во всем как можно точнее копировать отца и придерживать язык. Очутившись в отеле «Мориджи» на Риджент-стрит, в разгар лондонского сезона, без единого друга или хотя бы знакомого, Генри счел за лучшее никому не задавать вопросов и не высказывать никаких сомнений, разве только подшучивать над замешательством отца, когда официант предлагал на завтрак «ичницусчинойсэр». Ведь его положение было, честно говоря, хуже некуда. И чем лучше он в нем разобрался бы, тем безнадежнее оно бы ему показалось.