Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

Если не хороша Зинаида Николаевна Пастернак, вторая жена Бориса Пастернака, внутренне или внешне (была бесспорной красавицей в молодости и таким же бесспорным бегемотом, вставшим на задние лапы, – биографы не стесняются приводить цитаты и имена цитируемых авторов, впрочем, дело прошлое, – в последние годы), то тем больше в абсолютном исчислении любовь к ней Пастернака. А то, что она все-таки ведь и не совершенное зло – в стандарты неизящной эпохи вполне со своей внешностью укладывалась и даже выглядела импозантно, была домовита, работяща, чадолюбива, имела твердый и несклочный характер, была предана мужьям, и для любого, кто о судьбе ее слышит в первый раз – фантастическое дополнение, – она была незаурядной пианисткой: с ней в четыре руки играли Горо-виц, Рихтер и Генрих Нейгауз (о нем ниже) – то есть наличие у нее достоверных достоинств тоже не умаляет любви Пастернака, он ее достоинства не взвешивал в коробочке, он полюбил ее посредством удара молнии. Не без того – полюбил за красоту и живой нрав, как бывает просто в песне. Вся эта книга написана только потому, что Борис Пастернак полюбил ее, смог полюбить, о любви и книга.

«А потом я увлекся Зинаидой Николаевной. Просто она тогда была очень красива, и это была тяга, которая должна была сокрушить препятствия».

МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 252.

Известные своей яркостью и красотой истории любви интересны, как правило, красотой того времени, когда любовь уже началась и длилась. О тех любовях, о которых мы знаем, нам известно благодаря описаниям их сладостного течения: о недолгих и недостоверных любовях Пушкина, описанных в таких стихотворениях, что когда нам надо описать какое-то неподвластное негениальному языку чувство, мы можем не ломать себе голову в поисках слов; о длящейся всю жизнь несомненной любви Блока к Прекрасной даме – замирает дух от явственного ощущения незримого и реального электрического поля между хмурой, закисающей Любовью Дмитриевной и вечной его женой; о восхитительной любви Маяковского (самое восхитительное, что кто-то пролюбил эту любовь за нас, мы можем знать ее, как уже открытую Америку, репетировать, как провинциальный трагик привычный ему репертуар, сопереживать и страдать сильно и безопасно, в общем – потреблять), неизменной в пронзительности, вне зависимости от бурной и мелкой суеты, созданной для него – пусть Бриками, пусть хоть кем угодно, нам все равно – повседневности.

Любовь Пастернака к Зинаиде Николаевне ничего нового или поучительного нам не сообщает. Течение ее было обыденно. Она даже более скоро, чем обычно бывает, закончилась.

Такой бы любви только начинаться и начинаться, но – никогда не начаться. Для НАЧАЛА ЛЮБВИ трудно придумать объект более достойный и бесспорный, чем Зинаида Николаевна Нейгауз. В ней все было прекрасно.

Ее лицо было прекрасно. Ей не надо было и смотреться в зеркало. Пожалуй, оно было бы и вредно: увидя такое, что представляло собой отражение Зинаиды Николаевны, надо было находить объяснения такой красоте – и о многом задумываться. Ее красота в наших широтах – да и не в наших, в родной ее Италии такая легкость маслиновых глаз и светлая радость улыбки, белизна зубов, легкость волос, геометрическая гармоничность – практически не встречается. В каменоломнях творенья, что на Апеннинском полуострове, почти все – рабочие наброски, совершенства отдельных черт, неприлаженных друг к другу, слишком много прекрасных, античного образца деталей на коротких ногах, при больших носах, при каменных подбородках, при матовой черноте кожи, при выкаченных глазах. Большой эстет Карл Брюллов во всех италийских странствиях не нашел женского облика прекраснее, чем у внебрачной дочки русского вельможи, дани куртуазной обязаловки странствующего по Италии иноземного богача, – графини Юлии Строгановой. Никого бы не нашлось и красивее Зины Еремеевой (Джотти).

Хороша была и фигура. Русская женщина не может быть худа. Красавица, входящая в зал, вровень с Владимиром Маяковским, Татьяна Яковлева, смогла вытянуться и высушиться к старости только благодаря повелителю поколений топ-моделей, «дьяволу, не одетому в Prada», своему мужу Алексу Либерману.

Что за судьба (физическая судьба – в сантиметрах и килограммах – ее тела) была бы у нее, вернись она с Маяковским в нашу страну, в обеспеченную им возможность демонстрировать отсутствие голода, или если жить не для зависти другим, а себе для выживания – поддаться инстинкту и при малейшей возможности подращивать подкожную жировую прокладку!

Посмотрите на фотографии наших первых манекенщиц – с темными лицами, короткими шеями, со свернутыми в бесполый пупок губками, узловатыми голенями и утрамбованными талиями – и топ-моделей с Запада, с самых давних времен… Фотографию Коко Шанель с балеринами Дягилевского балета. У нее – самые тонкие и длинные ноги и гибкий торс. У нее – самые длинные руки. У нее – трепетное трагическое лицо. Над ней одной нет директора, и, разорвав или потеряв контракт, она не останется на улице. Оставшись – будет знать, что делать. Русские балерины – это было то, что нужно русскому балету, потому что в этом искусстве идею хореографа не выразишь на пальцах, без группы голодных (но урывками про запас утолщающими свои бедра и плечи) девушек, во втором поколении потомков вековых крепостных.

Но Борис Пастернак по кафешантанам себе любовниц, а тем более жен, не искал. От еврейства, от прелести невесомой Лили Брик и дерзкой – вот он, черный квадрат хореографии – авангардной Иды Рубинштейн отрекался. Зинаида Николаевна была более чем в самый раз. Потом, с годами (небольшими), она тоже утрамбовалась, это был не на сладком винце взболтанный жирок Ольги Всеволодовны, это был стратегический запас, невостребованный, но строго учтенный. Однако к тому времени Зинаида Николаевна выбыла и из списков мужчин и женщин, и практически из списков живых. В тридцатом же году по московским квартирам, по концертным залам, по лугам на киевских дачах она была прекрасна, как сама жизнь, если поверить – а глядя на нее, поверил бы самый закоренелый мизантроп, – что жизнь прекрасна. Жизнь была ужасна, прекрасной была Зинаида Николаевна, так ведь все, что задумал, Бог так и воплотил: черным и белым. Пастернак полюбил белое.

У Зинаиды Николаевны была прекрасная душа: ей некому было завидовать, нечего желать, не с кем соперничать.

У нее была хорошая одежда. Она никогда не увлекалась этим, но ей, красавице, легко было и обойтись. У Пастернака не было шансов.

«Эта женитьба, сказал мне как-то Боря с улыбкой, просто была формой моего увлеченья Гарриком Нейгаузом, а потому и его женой».

БОРИС ПАСТЕРНАК. Пожизненная привязанность.