Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 524. Когда родители звонили, Женя с Жененком были уже в пути. Родители испытывали необыкновенное облегчение – было ясно, что их не выпустят еще раз, клетка захлопнулась прочно, но нужно было быть еще и уверенными, что мама с сыном будут жить в комфортных условиях, что их никто не выгонял в неустроенную неизвестность. Роли поменялись: теперь родители Пастернака хотят Бориными руками устроить комфортное существование Жени с Же-ненком и демонстрировать заботу об этом. Ведь «очищать» квартиру или не «очищать» – теперь должен был разбираться Борис, а родителей, после того как они выдали свою порцию семейной взаимовыручки, можно было бы попросить не беспокоиться. Что-то вроде этого Борис и сделал: когда Женя приехала, ее с Жененком торжественно и радостно повезли в комнаты на Волхонке (за Пастернаками числилось две, вторую занимали Борис с Зиной и ее двумя детьми). Женя «рвалась уйти» (и вырвалась). Других вариантов ни за какие деньги по Москве было не найти. Разве что Зина с Борисом ночевали на полу у знакомых, Женя отправилась к брату Сене. Родители Бориса показали себя со святой стороны. Ролевые игры.

Бесплодие – большой грех, просто так не лишат потомства. Отец (тогда еще будущий) Пресвятой Богородицы не был выслушан односельчанами на собрании за то, что не имел детей: что он может понимать о проблемах людей, их истинных планах, какой инстинкт проверит его мудрость? Его просто выставили вон, чтобы он не балаболил попусту среди людей, которые могли решать вопросы жизни и смерти, – они уже кое-что из этого короткого, но важного списка выполнили. Имеющий детей далек – настолько, насколько это можно представить себе теоретически – от самого страшного, по учению нравственного закона внутри нас, продиктованного и записанного буквами в каждой религии греха – самоубийства. О чем думает собирающаяся кончать с собой мать, оставляющая ребенка? Нервный, избалованный, ни к чему не готовленный Жене-нок, не нужный родным бывшего мужа (она не пыталась пристроить его к – этого все-таки можно было бы ожидать – более отзывчивой СВОЕЙ родне), – на кого она его бросала? СВОЯ родня могла приютить сиротку – но даже самый умный брат Сеня не смог бы заставить Пастернака жениться вторично.

«На вопрос, как же она решается оставить своего ребенка (это Женя еще надеется в Sanatorium, что родные виноватого мужа избавят ее от Жененка и она отправится в новое плавание хоть и без надежной опоры, но и без обузы), мама сказала, что сейчас не может его видеть, потому что чувствует себя злой и безумной. Она пыталась покончить с собой, и это не получилось, но ей незачем жить и лучше умереть. С грустью и болью записывала мамина собеседница эти слова и добавляла от себя: „Ах, если бы у нее было хоть немного самообладанья. И такой эгоизм“».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 333.

«Иногда мне кажется, что ты и наши готовы теперь пожалеть, что я своевременно, то есть весной, не открылся вам определеннее, что тогда все было бы по-другому, и Женя не была бы отослана на явную пытку <> и для того, чтобы застраховать себя от действительно непосильного ухода за ребенком (здоровым девятилетним мальчиком), человека уговорили сделать ложный шаг».

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 522.

В стране, куда «большие» Пастернаки с негодованием вернули Женю, начинались тридцатые годы, – но люди не живут политическими эпохами, они живут своими личными жизнями.

Не ею устроенной судьбы за границей не получилось, Женя вернулась, готовая своим – придавленным, неотступным, неотвязным – способом бороться здесь.

«Пелагея Васильевна Балашова, уже старая женщина, бывшая в двадцатые годы председателем партколлегии Московского горкома партии, рассказала (6.10.67) об одном случае, происшедшем на пороге тридцатых годов. Пришла к ней очень интеллигентная молодая женщина „по бытовому вопросу“. Она жаловалась на мужа-писателя, который уходит от нее с сыном к другой женщине.

Предупредила, что хотя муж и беспартийный, за него, по-видимому, заступится Луначарский. Просила воздействовать на мужа. А этим мужем оказался Пастернак.

И вот П. Балашова решает этого «беспартийного мужа» вызвать на серьезный разговор в присутственное место. К ее удивлению, он приходит незамедлительно, спокойно выслушивает ее увещевания и деловито спрашивает – что ему надлежит делать.

Не встретив никакого сопротивления, Балашова предлагает ему написать письменное обещание исправиться. Он охотно берет перо, под ее диктовку неторопливо пишет это «обязательство», прощается и уходит… »

ИВИНСКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком.

В плену времени.. Стр. 64.

M-me Пастернак, бывшая Женя Лурье, несомненно была очень интеллигентной женщиной и хотя бы поэтому знала, что именно это ее качество, тонко продемонстрированное, может произвести впечатление на бывалую партийку. Жены-то у писателей отнюдь не всегда настолько интеллигентны.

Вряд ли и решение о походе в горком далось Жене не без труда. Скорее всего совершенно без малейшего труда. Миг показался счастливым, когда она вспомнила еще и об этой возможности – пусть он там сто раз «беспартийный».

Отвертываются от Бога в сторону свободы, а уж какие мерзостные формы принимает совершенно неизбежное принуждение в рамках этой свободы – вот мы видим. Женя Лурье сует голову под епитрахиль Пелагеи Балашовой.

Силы иногда оставляют Евгению Владимировну, и она тогда срывается со своего тона, который сделал ей репутацию на всю жизнь: мягкого, тонкого и интеллигентного, тона человека, при безупречности манер умеющего постоять за себя и имеющего что сказать. Письмо – как приложение, как документ к походу очень интеллигентной (как для писательской жены) дамы Евгении Владимировны, бывшей Пастернак, в профком с ходатайством о возвращении ей мужа. Странным образом эпистолярные крики в стиле кухонной разборки (не наедине – при свидетелях, лучше – при свидетельнице, сестре или лучшей подруге) появляются в тонком, жалком, пронзительном в понятности горя («Как и почему это въехало в мою жизнь?» – это новая Федра) «письме горлицы»: «Ты заткнул мне рот на 6 месяцев <���…> Ты ведь ходишь с расстегнутыми штанами. Люди делают вид, что тебя понимают и слушают, а отвернувшись, удивляются <���…> Я не хочу шататься по миру <���…> Я не могу одна растить Женю. <���…> Возьми, но не в будущем, а сейчас, Женю. Учи его понимать мир и жизнь. <���…> Зачем таскать за собой Женю… »

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 344—345.

Пастернак чувствовал, что просто разойтись будет мало и все будет зависеть от того, захочет ли уйти насовсем Женя. Но Женя была перфекционистка, и Пастернака она должна была доработать так, чтобы он был ее – и ничьим другим мужем. Довольно рано ей открылась полная недостижимость этой цели в этой жизни, в этом рождении. Как бы ни исправился Пастернак, как бы он ни раскаялся, но одного дня, когда он сказал «Зина – моя жена», а она, Женя, у которой было столько прав, у которой у одной только и были права на Пастернака, была не женой, – одного этого было достаточно, чтобы тот день был и никуда не мог уже исчезнуть. В раскладе судьбы это существовало, а значит, Жене было не под силу это стереть из картины мира. Ну а Пастернаку соответственно избавиться от нее было тоже невозможно – разве что отправить за железный занавес, в другую реальность. Иллюзия, оттяжка времени. Там не захотели принять, а здесь было интереснее самой Жене, она сама не захотела, чтобы ее миновала сия чаша. Она чувствовала, что не над ней будет милосерднее судия, а она сама не познает жалости ни к кому. Женя своего не уступила.