Василий Минаков - Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

Однажды мы полетели вдвоем на «спарке», на отработку техники пилотирования. Набрали заданную высоту, Иван начал выполнять задание. Вдруг говорит:

— Махнем, Вася, в облако?

Я огляделся — с аэродрома нас не видно. Облако — вот оно, рядом, не очень большое, но плотное.

— Может, не стоит? — возразил для очистки совести.

Иван понимающе усмехнулся, большой комок ваты, быстро разбухая, понесся нам навстречу. Вот серая масса закрыла горизонт, встала сплошной вертикальной стеной. Еще секунда, и мы с головой окунаемся в топленое молоко. Я буквально почувствовал, что тону, захлебываюсь в мутной реке, не в силах вспомнить, где берег…

К счастью, облако оказалось небольшим. Выскочили, жадно вдохнули воздух. Бросили взгляд на землю и увидели под собою бездонную синь с ослепительно белым солнцем…

Придя в себя, Иван выровнял самолет и сразу пошел на снижение. Договорились никому не говорить о нашей рискованной проделке. Однако долго молчать не могли. Не умели таиться, скрывать, это считалось почти равнозначным трусости.

На всю жизнь запомнилась взбучка инструктора. "Сосунки! Хотите летать и не уважаете небо! Оно само задаст столько уроков, что вам и не расхлебать…"

Иван был не местный, приехал из-под Ставрополя, и приходилось ему потруднее, чем нам. Мы учились в школе, он работал в депо, часто оставался на сверхурочную. В дни полетов приходил на аэродром чуть свет, торопился первым выполнить задание, чтобы успеть на работу к восьми. Инструкторы шли ему навстречу, но это не всегда оказывалось возможным. В таких случаях Алефиренко упрашивал:

— Разрешите хотя бы слетать пассажиром!

— Ну ладно, — сдавался инструктор. — Лети. Хоть воздухом неба подышишь. [203]

Возвращался Иван довольный. На контрольных полетах показывал отличную технику пилотирования.

— Вот что значит, как следует вникать в дело! — ставил его нам в пример инструктор. — Летает вместо мешка, а усваивает больше многих из вас…

И никто не замечал, что летает Иван каждый раз с одним и тем же учлетом. Нашел выход из положения. Подобрал себе в напарники такого же отчаянного парня, и, отлетев подальше от аэродрома, они менялись местами перелезали из кабины в кабину по крылу самолета. Успевали поочередно выполнить задание и возвращались как ни в чем не бывало.

Когда об этом стало известно, обоих едва не отчислили из аэроклуба. Спасло, кажется, то, что вскоре прибыла к нам комиссия из Ейского авиаучилища…

Иван все же вырвался на фронт. "Прибыл на Северный флот, — сообщил вдруг в одном из писем. — Вчера схлестнулись с «мессерами»… Уже заходил в хвост фашисту, но он нырнул вниз, бежал…" Дальше — описание природы Северного края, такое, что хоть в хрестоматию включай. Потом сожаление, что "хочется подраться по-настоящему, а фриц уже стал не тот…"

Встретились мы после победы. По состоянию здоровья Ивану пришлось уволиться в запас. Поселился в родном Ставрополье, где трудится и по сей день.

С Сашей Черняховским я встретился в сорок четвертом, на аэродроме Кача.

— Сбылось! — кричал он взахлеб в промежутках между дружескими объятиями. — Пока прикрываем Севастополь… Но Крым освобожден, враг откатился далеко! Может, еще пошлют на Балканы… Героем, как ты, уже стать не надеюсь, но фашистам еще жару дам…

Мы теперь служили на одном флоте, аэродром Саши располагался в семидесяти километрах от моего. Расстались в полной уверенности, что еще встретимся. Но вскоре я узнал, что летчик-истребитель Александр Черняховский погиб в одном из воздушных боев…

Далеко не обо всех друзьях и товарищах, ребятах моего поколения, с которыми в разное время и в разных местах столкнула меня судьба, удалось упомянуть в этой повести, ограниченной рамками одного полка, одного из этапов его боевой деятельности. [204]

Многими путями вела нас жизнь. Сводила вместе — в одной части, в одном бою, на одном случайном аэродроме, в небе, на море или на суше. И разводила так же нежданно — по разным морям, по флотам и фронтам, на сотни и тысячи километров.

И так — всю войну. Сводила и разводила. Но совсем развести не могла. Совсем, навсегда разводила лишь смерть. Как это и вообще бывает на свете, в любой дружной большой семье.

Одна большая семья…

Где каждый обязан другому. И всем вместе. И все — каждому. Выручкой, опытом, дружеским чувством, родственным, теплым участием. Пусть и в разлуке, за тысячи километров, в разных боях и на разных морях…

Помните, как разлучили в Москве нашу девятку тихоокеанцев? Шесть экипажей во главе с капитаном Поповичем направили на Север, а нам предстоял еще долгий путь к фронту. Но мы не потеряли друг друга из виду. С кем-то переписывались, чьи-то имена встречали в газетах, о ком-то узнавали от друзей.

На пятый день по прибытии в прославленный гвардейский сафоновский полк, в конце марта сорок второго года, группа Поповича в составе вновь созданной эскадрильи нанесла ощутимый удар по фашистской военно-морской базе Лиинахамари. Первый успех, первая боевая потеря: с задания не вернулся экипаж в составе старшего лейтенанта Сидорова, капитана Иошкина, младших сержантов Быковца и Назарова. Болью отозвалась в сердцах друзей эта утрата. Жгучей болью и яростным желанием отомстить…

В апреле — мае на мурманском направлении создалась напряженная обстановка. Эскадрилья совершала по нескольку вылетов в день, громя гитлеровские войска на суше. Умело действовал летчик Зубков; его штурман Ефимов еще на Дальнем Востоке прослыл снайпером бомбовых ударов. День ото дня рос боевой счет отважного экипажа: уничтоженные зенитные и минометные батареи, танки, автомашины, сбитый в воздушном бою «мессершмитт»…

В конце мая Зубков получил задачу атаковать вражеский аэродром Хейбуктен и обеспечить выход на него всей эскадрилье. Задание было выполнено блестяще. [205]

В скором времени группа Зубкова в составе трех боевых машин совершила налет на Банак, уничтожав на земле несколько вражеских истребителей. На отходе завязался неравный воздушный бой. Гвардейцы стойко оборонялись, сбили один из «мессеров». Но от прямого попадания снаряда самолет Зубкова взорвался в воздухе. На базу вернулся лишь экипаж Ильи Косиченко, который и рассказал о героической гибели товарищей.

В июле эскадрилья переключилась на удары по конвоям. Счет торпедных атак открыли бывалые североморцы капитаны Гарбузов и Громов — потопили большой транспорт противника. В одном из последующих крейсерских полетов в паре с Гарбузовым действовал наш бывший однополчанин лейтенант Ткачев. Ни стена заградительного огня, ни атаки Ме-110 не помешали отважным экипажам пустить на дно фашистский танкер водоизмещением десять тысяч тонн.