Михаил Барро - Маколей. Его жизнь и литературная деятельность

Сатирическая черта всегда сказывалась в произведениях Маколея – но в первых из них она часто главенствует, – часто, а не всегда, потому что другая особенность этих первых произведений – разнообразие сюжетов. Он писал стихотворения, картины древнеримской и древнегреческой жизни, критические этюды о Данте и Петрарке и, наконец, сатиры. «Отчет о великой тяжбе между общинами Сен-Дени и Сен-Джорж в воде», написанный в 1824 году, – самая характерная из числа последних. Общины Сен-Дени и Сен-Джорж – это Франция и Англия. История тяжбы – это история Европы от начала французской революции до женитьбы Наполеона (Нэпа). Маколей написал только первую часть «Отчета», но этого вполне достаточно, чтобы судить о взглядах двадцатилетнего писателя. Он, безусловно, сочувствовал революции и, что было особенно важно, относился отрицательно к политическому положению Англии. В этом были основательные причины его разлада с отцом, как другом и сторонником Вильберфорса. Впрочем, разлад их никогда не выходил за пределы идейного несогласия, да и в этой сфере у обоих были общие симпатии и антипатии – освобождение негров и борьба с рабовладельцами. Молодой Маколей даже писал однажды в «Трехмесячном обозрении» о положении негров в Вест-Индии, хотя эта статья совсем не гармонировала с общим содержанием издания. Это был отчасти политический маневр с целью расположить отца в пользу журнала и смягчить домашнюю цензуру.

Захарии, естественно, хотелось видеть сына борцом за дорогое ему дело, и он не замедлил ввести его в кружок аболиционистов, на заседания «Противоневольнического общества». На годовом собрании этого общества, под председательством герцога Глостерского, 25 июня 1824 года, Маколей произнес речь о невольничестве в колониях. Момент был горячий. В колониях жестоко подавлялись волнения негров, и деспотизм плантаторов переходил всякие границы. Деспотизм и рабство… этого было слишком достаточно, чтобы вызвать красноречие Маколея. Впрочем, как искусный, хотя юный, оратор, он начал очень скромно. Он извинился перед собранием, что выступает с речью, но, если старые борцы оставят славное дело неоконченным, оно «не должно иметь недостатка в новых защитниках и даже, если нужно, в мучениках». Оратор обратился затем к противникам освобождения. Они говорят, что положение негров – предмет славы британского имени и зависти британских крестьян. Зло невольничества только в теории, на деле это – величайшее благо. Но почему же они просят не возбуждать страсти?..

«Не нужно особенно искусного толмача, – говорил Маколей, – чтоб объяснить этот страх самосознанием тирании. Что приходится думать о системе, которой, по словам ее защитников, нельзя касаться без того, чтобы не возбудить мятеж? Что должны мы думать о системе, при которой восстания – опять-таки по показаниям ее защитников – не могут быть подавлены без резни?.. Когда я вижу учреждение, – продолжал оратор, – которое трепещет при всяком дуновении, которое держится только неусыпной подозрительностью, клеветой, позорным преследованием, ложными свидетельствами, превратным толкованием закона, мне не нужно дальнейших доводов и оснований, чтобы убедиться, что оно так же безобразно, как средства, на которые опирается…»

Жестокость системы Маколей допускал заранее, как прямое следствие безграничной власти, – иначе, по его мнению, «опыт – ложен, человеческая природа – бессмысленна, история – басня, государственная наука – пустая болтовня, мудрость наших предков – безумие, а британская конституция – пустое название! Остается разломать на дрова скамьи в нижней палате и разрезать на азбуку Великую хартию… Вся история Англии, – говорил он в заключение, – свидетельствует о благодетельном действии свободы и просвещения, и те, кто пользуется этой свободой и просвещением, должны поделиться этими благами с невольниками. Пусть вражда ополчается на нас – торжество свободы неизбежно, надо только бороться. Когда крестоносец у Tacco поднимает свой меч, чтобы разрушить чары заколдованного леса, его окружают гигантские фигуры, страшные голоса угрожают ему, ветер воет, небо хмурится и земля трепещет под его ногами. Но удар нанесен – и снова сияет солнце, буря улеглась, и демоны с воплем улетают от места, которое не смеют долее осквернять своим присутствием…»

Речь Маколея произвела впечатление не в одной только среде аболиционистов. Вместе с другой его речью, – в «Соединенном совещательном обществе» (Union Debating Society), о предоставлении политических прав католикам и диссентерам, – она была справедливо признана целой программой в либеральных кружках Англии. Редактор «Эдинбургского обозрения», органа вигов, характеризовал ее как образчик замечательного ораторского искусства, тем более удивительный, что он принадлежал человеку, впервые выступавшему перед публичным собранием. Фрэнсис Джеффрей пользовался репутацией сурового критика, а потому его отзыв имел весьма важное значение. Оценив дарование Маколея, редактор «Эдинбургского обозрения» решил, кроме того, фактически привлечь на сторону вигов восходящую звезду литературы и предложил юному либералу написать этюд о Мильтоне.

Выбор темы был чрезвычайно удачен. Мильтону с юных дней принадлежали симпатии Маколея. Совсем ребенок, в тринадцать лет он написал «послание» к автору «Потерянного рая». В школьный период в нем он черпал начала своего либерализма как борьбы со всяким гнетом. В первых своих серьезных работах он посвятил Мильтону два этюда: художественной оценке его – первый этюд об итальянских писателях, его политическим воззрениям – прекрасный по выдержке и ясности «Разговор между Авраамом Коули и Джоном Мильтоном о междоусобной войне». Напечатанная в 1825 году в «Эдинбургском обозрении» статья о Мильтоне была только переработанным соединением в одно этих последних произведений.

В «Биографической библиотеке» автору «Потерянного рая» посвящается отдельная книжка, и здесь нет надобности говорить о статье Маколея, поскольку она касается Мильтона как писателя. Но данная в ней характеристика политических воззрений последнего имеет весьма важное значение для характеристики Маколея в том же отношении. Новый сотрудник Джеффрея с замечательной ясностью установил в этом этюде свой взгляд на английскую революцию XVII века и никогда впоследствии не отказывался от этого взгляда. «Общественное поведение Мильтона, – говорит он здесь, – следует одобрить или осудить – смотря по тому, признаем ли мы сопротивление народа Карлу I делом законным или преступным». В известном «Разговоре» решение этого вопроса вытекало из препирательств Коули, для которого английская революция была потопом, смывшим все следы райского сада, с Мильтоном, для которого тот же потоп был плодотворным разлитием Нила. В лице Коули, писателя XVII века, Маколей считался с историческим сентиментализмом с его вздохами о прекрасном прошлом и ужасом перед крайностями революций. Для этих людей Карл I был мученик, добродетельный человек, смятый напором новых вандалов, более гнусных в новой исторической обстановке.