Александра Анненская - Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельность

К счастью для Рабле, не все духовные лица Франции разделяли мнения свирепого монаха. Несмотря на господство католической реакции и на ожесточение, с каким преследовались еретики, многие из сановников церкви втайне склонялись и к протестантизму, и к свободомыслию, многие зачитывались романом Рабле и от души хохотали над скоромными шутками Панурга и брата Жана. Один из членов всесильной в то время фамилии Гизов, кардинал Гиз, вел постоянную переписку с Рабле, другой, кардинал Оде, епископ-граф Бове, племянник Монморанси, давно знал его и покровительствовал ему.

Благодаря этим могущественным защитникам Рабле мог безопасно вернуться во Францию в 1550 году. Мало того: герцог и герцогиня Гиз предложили ему место священника в своем поместье Медоне, а кардинал Оде выхлопотал ему от нового короля такую же привилегию на издание и продажу его книг, какую он имел уже от короля покойного. «От нашего любезного Франсуа Рабле, доктора медицины, было нам заявлено, – говорится в этой привилегии, – что он в прежнее время напечатал несколько книг греческих, латинских и французских, а также несколько томов „Геройских подвигов Пантагрюэля“, книг поучительных и приятных; типографщики же изменили, исказили, испортили эти книги во многих местах и напечатали под именем просителя многие другие скандальные книги к его великой досаде, ущербу и бесславию»; на основании всего этого запрещалось в течение 10 лет кому бы то ни было перепечатывать или издавать без разрешения Рабле его произведения, ему же предоставлялось право исправить и вновь издать свои старые книги, а также выпустить в свет продолжение «Геройских подвигов Пантагрюэля».

Пользуясь этим разрешением, Рабле стал готовить к печати последние главы четвертой книги своего романа. Он жил в это время в Медоне и, по-видимому, серьезно относился к своим священническим обязанностям. По крайней мере, местное предание сохранило рассказы о том, что он учил детей грамоте и Катехизису, посещал больных и бедных, говорил по воскресеньям проповеди, на которые съезжались слушатели из Парижа, что он устраивал на лугу перед своим домом игры и танцы для местной молодежи.

В начале 1552 года вышла в свет вся четвертая книга «Пантагрюэля» целиком, с привилегией короля и посвящением кардиналу Оде. Несмотря на эту привилегию и это посвящение богословский факультет наложил свою цензуру на «вредную книгу, продаваемую под заглавием „IV книга Пантагрюэля“», а парижский парламент потребовал к себе на суд книгопродавца и под угрозой телесного наказания запретил ему в течение двух недель продавать эту книгу; между тем королевский прокурор должен был сообщить королю постановление факультета и представить все дело на его благоусмотрение. Покровителям Рабле еще раз удалось спасти его, как и его произведение. Генрих II разрешил беспрепятственную продажу книги, но чтобы несколько смягчить ярость своих противников, Рабле пришлось отказаться от обоих своих приходов.

Он провел последний год жизни в Париже, где и скончался в 1553 году. О его смерти ходят разные легендарные рассказы, в которых он представляется шутником, вечно смеющимся остряком, которого даже близость могилы не могла сделать серьезным…

После смерти Рабле осталось продолжение его романа, написанное вчерне; несколько вполне отделанных глав, несколько набросков и вариантов одного и того же текста. Через девять лет нашелся издатель, который из этих черновиков составил «Пятую и последнюю книгу подвигов доброго Пантагрюэля, сочинение Франсуа Рабле». Принадлежит ли вся эта книга перу Рабле или многие частности ее следует приписать самодеятельности издателя – решить трудно. В некоторых главах заметно повторение старых острот и длинноты, которые сам Рабле, вероятно, не допустил бы, если бы окончательная редакция принадлежала ему. Некоторые выходки отзываются кальвинизмом, который, в сущности, был противен Рабле не менее, чем папизм. Но в главных чертах это несомненно произведение того же остроумного автора, который создал Пикрошоля, судью Бридуа и Гоминеца.

Первая глава пятой книги приводит нас на остров Звенящий. Подъезжая к нему, путники поражены странным гулом и звоном, который наполняет воздух. Пустынник, живущий в скале около этого острова, заставляет их поститься четыре дня и затем дает им рекомендательное письмо к маленькому лысому старичку, смотрителю острова, который и знакомит их со всеми достопримечательностями этой страны. Оказывается, что вся она населена разноцветными, хорошо откормленными птицами, которые сидят в больших клетках и на звон колоколов, приделанных к этим клеткам, поют разными, более или менее стройными голосами. Зовут этих птиц, самцов: Clergaux, Monagaux, Prestregaux, Abbegaux, Evesgaux, Cardingaux и Papegaux (единственный в своем роде), а самок: Clergesses, Monagesses, Prestregesses, Abbegesses, Evesgesses, Cardingesses, Papegesses (производные от слов: церковнослужитель, монах, священник, аббат, епископ, кардинал и папа). Кроме того, на остров налетает масса безобразных Ханжей (cagots), которые грязнят и загаживают всю землю и от которых нет никакой возможности избавиться. На вопрос Панурга, откуда появились все эти птицы, ему объясняют, что клерго прилетели из разных заморских стран, в которых существует обычай – чтобы не дробить состояния между многими детьми – некоторым из них, как мальчикам, так и девочкам, выдергивать клочок волос из головы и превращать их таким образом в птиц. От клерго рождаются претрго и монаго; от претрго – евего, а от них – красивые кардинго, один из которых превращается в папего. Папего всегда бывает только один, как царица в улье пчел; когда однажды случайно явилось два, между птицами поднялась такая свара и битва, что они едва все не погибли. Все эти птицы не жнут и не сеют, не делают никакой работы, а между тем и пьют, и едят вдоволь. Смотритель объяснил, что они получают богатые дары и всевозможные припасы изо всех заморских земель, «кроме нескольких северных стран, которые вздумали в последнее время выводить на свет Божий все, что было шито да крыто». Панургу приходит в голову пустить камнем в голову одного толстого евего, который преспокойно храпит, несмотря на то, что хорошенькая абегесса распевала около него самые сладкие песенки, но смотритель поспешил удержать его. «Добрый человек, – сказал он ему, – бей, колоти, избивай и убивай всех, все простит тебе папего; но не трогай священных птиц, если тебе дорога жизнь и благосостояние твое, твоих родных и знакомых, как живых, так и умерших; твое преступление будет взыскано даже на потомках их, еще не родившихся в свет». Путникам удалось, хотя не без труда, увидать пресловутого папего. Он оказался простым удавом и сидел вместе с несколькими прислуживавшими ему евего и кардинго в большой клетке около бассейна, из которого мог всегда, когда хотел, вызвать гром, молнию, бурю и чертей. Затем вдоволь угостившись вкусными припасами из никогда не пустеющих кладовых Звенящего острова, они вернулись на свой корабль.