Елизавета Литвинова - Аристотель. Его жизнь, научная и философская деятельность

Характеризуя слог Платона, Аристотель говорит, что он составляет нечто среднее между стихами и прозой. Сохранились некоторые изречения Платона, замечательные по своей красоте, например, следующее: «Ты смотришь на звезды, жизнь моя! О как хотел бы я быть этим звездным тысячеоким небом, чтобы глядеть на тебя». Платону, мы знаем, не нравились ни образ жизни Аристотеля, ни его манера держать себя и одеваться. Аристотель одевался изысканно и несколько причудливо; его обувь отличалась особенной опрятностью; волосы его были щегольски подстрижены, и это было также не во вкусе Платона. Тонкие, гибкие пальцы Аристотеля были украшены множеством колец. Его небольшой, хорошо очерченный рот неизменно сохранял саркастическое выражение в то время, как он говорил с замечательною легкостью. Все это казалось Платону несовместимым с характером философа и было причиной того, что Платон оказывал предпочтение Ксенократу, который впоследствии занял место Платона в Академии. Однако Платон отдавал должное и Аристотелю: его дом он называл «домом чтеца»; в этом заключался намек на необыкновенную начитанность Аристотеля. Сравнивая Аристотеля с Ксенократом, Платон говорил, что для первого необходимы вожжи, для второго кнут, очевидно, разумея необыкновенную живость Аристотеля, которую, как мы говорили, ему приходилось сдерживать.

Склонный к анализу и исследованию действительности, Аристотель резко отличался от своего учителя. Греки были восторженные любители пламенного, цветистого красноречия. Изложение Платона отвечало их вкусу; скупой на слова Аристотель долгое время мало их привлекал. Аристотель нисколько не стремился нравиться афинянам, оставаясь при своем убеждении, что язык должен соответствовать предмету, и сознавая, что его изложение отвечало самому духу его философии. Аристотель относился к Платону как-то двойственно. Сознательно Аристотель был проникнут глубоким уважением к Платону, а инстинктивно он не мог не раздражаться этим вечно вдохновенным взором, не замечавшим ничего земного. Диалектические тонкости Платона казались Аристотелю пустою тратою времени. Платон представлял собой тип ума дедуктивного, математического ума; Аристотель же, по природе своей, склонен был к индукции. Существует мнение, что Платон и Аристотель олицетворяли собою всю греческую философию. Можно сказать больше: они вместе воплощают в себе все свойства человеческого ума со всеми их различными оттенками. Платон любил находить всюду сходство между вещами, Аристотель же с любовью останавливается на их различии. И у Платона, и у Аристотеля умственная деятельность преобладала, ею совершенно определялся нравственный характер того и другого; этот характер проявлялся во всех мелочах, которыми Платон и Аристотель постоянно кололи друг другу глаза. Здесь не место пускаться в рассуждение о причине антагонизма двух различных типов человеческого ума, потому что и в настоящее время существуют эти два типа умов и между ними всегда замечается антагонизм, выражающийся в более или менее резкой форме. Мы не имеем возможности проводить далее параллель между Платоном и Аристотелем, но думаем, что она ведет к изучению этих двух типов ума.

Если параллель с Платоном характеризует Аристотеля главным образом со стороны умственной, то сравнение с современником его Демосфеном оттеняет личность Аристотеля в отношении ее к действительности того времени. Жизнь Демосфена рисует нам самыми яркими красками то, что переживал в то время в Афинах человек не пришлый, каким был Аристотель, а кровно с ними связанный. Афины гибли, и, чтобы спасти их, надо было прежде всего победить их беспечность и раскрыть им замыслы Филиппа. Но для последнего надо было хорошо говорить, и вот мы видим, что косноязычный Демосфен подвергает себя всяким лишениям, труду и испытаниям и наконец достигает красноречия, которое афинянам было в то время необходимо как воздух. Но все это только начало страданий человека, который в то время воплощал собою истерзанное сердце Афин. Это была лихорадочная жизнь: надежда сменяла отчаяние и отчаяние заступало место надежды. Любовь к погибающей отчизне брала верх у этого настоящего патриота над всеми остальными чувствами. Когда разнеслась весть о смерти Филиппа, Демосфен, предаваясь неистовой радости, расхаживал по улицам Афин с пестрым венком на голове, несмотря на то, что это было через несколько дней после смерти его нежно любимой дочери. В первой главе мы говорили уже, насколько отличался своею внешностью Демосфен от Аристотеля. А у греков внешность имела большее значение, чем у нас. Сознавая, что отечество в опасности, Демосфен вместе с другими демагогами бесцеремонно хватал всякого за шиворот, заставляя почувствовать эту опасность и спасать родину. Как ненавистен был ему в это время Аристотель, спокойно наблюдавший своими зоркими глазами симптомы этой агонии! Подобное еще можно было простить Платону, ум которого вечно витал в облаках, но не Аристотелю, этому земному Богу. Объективность Аристотеля обусловливалась не одной любознательностью, заглушившей все остальные чувства. Мы видели, с какою страстною ненавистью относился он к Персии, как живо чувствовал семейное горе и радости; безучастность его к тому, что волновало в то время афинян, имела другие причины. Он был, как мы видели, полугрек, полумакедонянин и поэтому не мог разделять увлечений демагогов, а смотрел на них со стороны; последнее же было очень невыгодно для них. Они на каждом шагу творили безобразия, которых не мог не замечать этот вечно размышлявший наблюдатель. Демосфен был палачом всего свободного, индивидуального в человеке; Аристотель же, как нам известно, стоял за неприкосновенность индивидуальности.

Демосфен и Аристотель оба умерли в один год. Таким образом Греция почти одновременно лишилась и своего сердца, и своей головы, Аристотель, как мы видели, умер от болезни, с которой всю жизнь упорно боролся. Он не был и не мог быть великим патриотом. Демосфен же сам лишил себя жизни, доказав, что не робкое сердце в нем билось, что умел он любить и страдать.

От Демосфена мы перейдем к философу Каллисфену, родственнику и воспитаннику Аристотеля, которого последний, как говорят, оставил вместо себя при Александре Македонском. Эта своеобразная, нравственно красивая личность интересна и сама по себе, и в связи с Аристотелем, потому что через нее выразились взгляды Стагирита на житейские отношения.

Мать Каллисфена, Геро, была племянницей Аристотеля. Аристотель послал Каллисфена к своему ученику как представителя науки и философии; Каллисфен сопровождал македонского царя в отдаленных путешествиях и походах. Зная характер Александра, не выносившего противоречий, Аристотель советовал Каллисфену не выражать резко своих мнений, чтобы не раздражить македонского царя, избалованного победами и привыкшего к лести царедворцев и к глубокой покорности.