Елизавета Литвинова - Аристотель. Его жизнь, научная и философская деятельность

Гордый и независимый Каллисфен не хотел или не мог следовать внушениям своего родственника. Александр, опьяненный своей славой, становился все заносчивее: он утверждал, что происходит от богов, и не знал предела своему ненасытному честолюбию. В это время ему очень пришлись по сердцу придворные обычаи персов, заключавшие в себе много унизительного для подданных. Македоняне, привыкшие к благородной простоте своих монархов, возмущались такой переменой, и Каллисфен открыто принимал их сторону; он явился перед царем выразителем того чувства, которое питал каждый неиспорченный македонянин. Смелость его была вызвана не одной только природной гордостью, но также большой привязанностью к Александру или, вернее, ко всему, что в нем было сильного, прекрасного. Воспевать славу Великого Александра было потребностью его пылкой души, но для этого ему было необходимо, чтобы жизнь героя не омрачалась недостойными действиями; отсюда то страстное, двойственное отношение к Александру, которое в конце концов привело к роковой развязке. Каллисфен был первым историком царствования Александра, от руки которого он, однако, и погиб. Об основных причинах раздора между Александром и Каллисфеном мы уже говорили; поводом же к нему послужил, как утверждает Плутарх, спор Каллисфена с Анаксаргом, происходивший в присутствии Александра. Шла речь о климате и температуре; Каллисфен говорил, что климат местности, в которой они находились в то время, суровее климата Греции. Анаксарг поддерживал противоположное мнение. Каллисфен, возражая ему, заметил между прочим: «Согласитесь же сами, что в Греции вам приходилось спать ночь под одним легким одеянием, а здесь вам мало и трех толстых ковров». Противник обиделся, приняв это за намек на свое прошлое бедственное состояние, и начал против Каллисфена козни вместе с другими софистами. Последние были люди мстительные и лживые, стремившиеся опровергать самые очевидные истины.

Каллисфен, будучи учеником Аристотеля, занимался исследованием явлений природы и записывал свои наблюдения, доставляя Аристотелю материал для выводов. Таким образом связь Каллисфена с Аристотелем была, так сказать, органическая – кровная. Легко понять, что должен был перечувствовать Аристотель, узнав, что Каллисфен погиб от руки его царственного ученика.

Софисты и льстецы сердились на Каллисфена за то, что молодежь увлекалась его красноречием; любили его и пожилые люди за глубину его мыслей, умеренность и правильность образа жизни. Каллисфен был родом из большого и цветущего города Олинфа, разрушенного Филиппом. Аристотель убедил его сопровождать Александра в Азию, обещая добиться от Александра восстановления его родного города и возвращения на родину его сограждан. Каллисфен не скрывал истинной цели своего пребывания в Македонии. В характере Александра в то время произойти уже резкие перемены, которые не нравились независимому философу; он часто отказывался от царских приглашений, а когда бывал у царя, то всегда смотрел на него мрачными глазами и хранил глубокое молчание. Александр чувствовал и имел полное основание подозревать, что Каллисфен не одобряет его образа жизни и поступков. Это сдержанное глубокое недовольство было острым ножом для Александра; он говорил: «Я ненавижу мудреца, у которого не хватает мудрости пересилить самого себя».

Мы говорим, что Каллисфен был нервом, соединявшим Аристотеля с Александром. В отношениях Александра к Каллисфену проявлялось до некоторой степени то, что испытывал он к Аристотелю. Мы сказали, что Каллисфен вырос в доме Аристотеля и был не только его учеником, но также и воспитанником. Но он был значительно моложе Аристотеля и на беду свою, как мы видели, отличался меньшею сдержанностью.

Плутарх рассказывает, что однажды у царя македонского было, по обыкновению, много гостей, в числе их невольный собеседник и гость Каллисфен. Когда Каллисфену подали кубок с вином, то все стали его просить сказать хвалебную речь македонянам. Он выполнил это со своей полугрустной, полупрезрительной улыбкой, но говорил так хорошо, что вызвал неистовые рукоплескания. Гости не могли усидеть на своих местах и забросали его венками. Но царь ему заметил: «На богатую тему нетрудно хорошо говорить, не так легко тебе было бы сказать что-нибудь против нас. А может быть, это было бы полезней, послужило бы к нашему исправлению». Каллисфен согласился и на это; откровенно и смело выставил он недостатки македонян, сказал, что могущество Филиппа целиком создано раздорами греческих государств между собой и заключил свою речь стихом из Эврипида: «В мятежное и смутное время возвыситься могут и злейшие люди». Эта речь возбудила к нему ненависть. Александр сказал: «Всем этим ты убедил нас больше в своей к нам ненависти, чем в ораторском таланте».

Термин, уроженец Смирны, написавший биографию Аристотеля, свидетельствует, что все это с мельчайшими подробностями сообщено было Аристотелю Стрэбом, чтецом Каллисфена. Тот же Стрэб писал Аристотелю, что Каллисфен, заметя сильный гнев Александра, три раза подходил к нему, говоря: «Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный». Аристотель, зная характер Александра, ужасался безумной смелости Каллисфена и совершенно ее не одобрял. Это объясняется не одной житейской опытностью, какою в то время обладал Аристотель, но теми воззрениями на нравственность, с какими мы познакомимся в этике Аристотеля. Основным правилом этики Аристотеля было: «Ничего через меру». Поступки же Каллисфена прямо противоречили этому правилу. Каллисфен, хотя и был воспитан Аристотелем, все хватал через край и потому погиб. Это, может быть, еще более убедило Аристотеля в справедливости его нравственных воззрений. Во всех других отношениях Каллисфен мог служить и служил представителем Аристотеля при македонском дворе. И к науке, и к философии, и к Александру Македонскому он относился так же, как и сам Аристотель.

Нам остается теперь дополнить несколькими чертами историю отношений Аристотеля к Александру Македонскому, которых мы коснулись в первой главе. Приехав в Македонию по приглашению друга своего Филиппа Македонского, Аристотель деятельно принялся за воспитание Александра. Молодой Александр был замечательно щедро одарен от природы. Несокрушимая сила уживалась в нем рядом с большою нежностью и восприимчивостью. Плутарх рисует его живым и целомудренным юношей. Он вскоре всей душой привязался к Аристотелю и говорил сам, что любил Аристотеля не меньше родного отца; отец дал ему жизнь, Аристотель же учил его жить хорошо и любить добродетель. История не сохранила подробностей воспитания великого монарха великим философом, но можно себе представить, какие чувства внушал Аристотель своему питомцу. Он сам в то время был проникнут живейшей ненавистью к Персии и был убежден в гибельности персидского ига для цивилизованных народов. Он сознательно и бессознательно разжигал честолюбие в своем ученике и внушал ему ненависть к Персии. Александр не расставался с «Илиадой» Гомера, и любимым его героем всегда был Ахилл. Любовь к Гомеру была так велика и постоянна, что он и в позднейшие годы никогда не расставался с этою книгою, даже во время походов держал ее у себя днем под седлом, а ночью под изголовьем. Аристотель дал чисто энциклопедическое образование Александру, сообщил ему свои медицинские познания и развил вкус к исследованиям природы. Известно, что Александр впоследствии лечил своих приближенных. Александр рос и развивался не по дням, а по часам и по смерти отца своего вступил на престол двадцати лет от роду. Афинские демагоги ожили и подняли свои головы при известии о смерти Филиппа. В Афинах презрительно относились к молодости Александра, который говорил: «Демосфен называет меня ребенком; под стенами Афин я покажу ему, что я теперь вырос и возмужал». Действительно, афиняне это скоро почувствовали, и надежда на освобождение их покинула снова. Первые шаги Александра на поприще монарха Македонии были не только блестящи, но и прекрасны. Аристотелю выпало в то время на долю счастье видеть, как все посеянное им в душе ученика прекрасно взошло. Мы знаем, что Александр осыпал милостями своего учителя и тратил большие суммы для доставления ему богатых коллекций редких животных, растений и минералов. Любовь его к науке была настолько известна, что покоренные им народы подносили ему свои астрономические наблюдения, которые он передавал Каллисфену для пересылки их Аристотелю. Аристотель с глубокою страстью предавался своим наблюдениям, исследованиям и размышлениям в то время, как от руки его ученика падали городские стены; и в ушах Стагирита постоянно раздавался несмолкаемый гром побед македонского государя. Не так легко было Аристотелю покорять умы афинян. Перед ним преклонялись, у него действительно учились немногие. Семья перипатетиков была не особенно велика. Философия Аристотеля, как мы сказали, заключала в себе чуждый элемент для афинян – естественнонаучную подкладку. Она туго принималась и росла, как сосна, пересаженная из песчаной почвы в черноземную. Слава Александра между тем все увеличивалась, но в то же время сверхъестественные успехи, лесть и поклонение его опьяняли. Он редко приходил в себя, и до Аристотеля все реже и реже доносился его человеческий голос. Радуясь победам его в Персии, Аристотель сокрушался, что победитель покорялся сам персидским нравам.