Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

Эта внезапно взорвавшаяся бомба могла расстроить тайные расчеты как французского, так и русского правительств. Тактика Александра состояла в том, чтобы вызвать войну, не объявляя ее самому; чтобы вынудить своего противника подать первый сигнал к нападению. Неожиданный шаг Куракина, причины которого остались бы недоступными пониманию широкой публики, грозил перемешать роли. Он мог поставить царя в затруднительное положение, и следствием его могло быть только неудовольствие царя. С другой стороны, он подвергал опасности весь придуманный императором французов план затяжек. Если Наполеон вместо того, чтобы открыто отвергнуть ультиматум, хитрил с Куракиным, то он делал это с единственной целью – оттянуть момент признания требований России неприемлемыми и держать под сомнением неизбежность конфликта. К несчастью, слишком мало щадя достоинство и терпение Куракина, подвергая его поистине невыносимому обхождению, попали в затруднительное положение, которого так хотели избежать. Слишком туго натянутая струна лопнула. Совсем не желая того, вызвали со стороны Куракина поступок, который был преждевременным сигналом к разрыву. Если Куракин уедет из Парижа, император Александр будет в полном праве выпроводить Нарбонна, счесть себя в положении воюющей стороны, двинуть вперед свои войска и занять территорию между Неманом и Вислой.

Единственным средством отвратить опасность было успокоить, приласкать Куракина, доставить ему нравственное удовлетворение и заставить его взять обратно требование о выдаче паспортов. Как ни необходимо было сделать это, Наполеон не мог взять на себя этой задачи. Он только что узнал, что Александр выехал из Петербурга в Вильну. Решение царя обусловило и его решение. Он решил пуститься в путь, оставив в Париже министра иностранных дел и дав ему поручение уговорить Куракина и заставить его одуматься.

5 мая он вместе с императрицей показался в опере. Это было его прощанием с парижанами, которым не суждено было более видеть его торжествующим и счастливым. 9-го ранним утром состоялся отъезд из Сен-Клу. Днем, вслед за Их Величествами, шумно выехали из Парижа сотни, тысячи экипажей и заняли все дороги. В течение нескольких дней между Парижем и границей не прекращалось движение. Все обычные средства передвижения, все постовые лошади были забраны для казенных надобностей. Население было взволновано страшным грохотом, то ехал император с блестящей свитой. Но император желает, чтобы думали, что его путешествие предпринимается, во-первых, ради соблюдения условных приличий, а, во-вторых, для отъезда войск: 10 мая в Moniteur'e появилась следующая, помеченная 9 числом, заметка: “Император отбыл сегодня из Парижа для осмотра собранной на Висле великой армии. Ее Величество Императрица будет сопровождать Его Величество до Дрездена, где она надеется иметь счастье видеть свою августейшую семью”. Для всех Наполеон уезжал в Дрезден и Варшаву, для посвященных – в Москву.

Условленный между Маре и Куракиным разговор состоялся 9-го, через несколько часов после отъезда императора. Посланник явился на свидание с сознанием своей правоты, с твердым решением исполнить свой долг; но сердце его обливалось кровью при мысли о решении, к которому вынудила его забота о поддержании своего достоинства. Увидя герцога, он сказал:

“Вы видите, до чего вы довели меня”. И он напомнил о своей просьбе выдать ему паспорта. “Как могли вы, – прервал его министр, – так быстро принять решение, которое возлагает на нас ответственность за войну? Разве вы получили на этот предмет приказания императора, вашего повелителя? “Нет, я не мог получить их. Император, мой повелитель, не мог ни предвидеть, ни предполагать того, что со мной случилось, а тем более продолжавшуюся более пятнадцати дней задержку вашего ответа на сообщения, которые мне поручено было сделать”. Тогда герцог, то в сердечных, то в суровых выражениях, попытался убедить его; стыдил, старался втолковать ему страшное значение его поступка. Война возможна, говорил он, но не неизбежна; ему как министру и доверенному лицу императора, это известно лучше других. И вот в момент, когда можно питать самые серьезные надежды на мир, посланник России берет на себя смелость одним росчерком пера разрушить их. Подумал ли доселе столь благонамеренный посланник о тяжести, которую берет на свою совесть, об упреках, которые вправе будут сделать ему его государь, его страна, Европа и все человечество? Куракин обо всем этом уже подумал; он пережил все это. Тем не менее ужасное будущее, которое рисовал пред ним его собеседник, и сознание принимаемой на себя ответственности все сильнее сжимало ему грудь, удручало его душу. Страшное испытание истощило его силы. Лицо побагровело, слезы подступили к горлу, и он разразился рыданиями. [500]

Оставаясь бесстрастным свидетелем этого взрыва отчаяния, герцог готовился уже использовать его, когда Куракин страшным усилием воли поборол свое волнение и взял себя в руки. Он отказался взять обратно просьбу о выдаче паспортов, если Франция не нарушит оскорбительного молчания. Он вкратце повторил свои обиды, перечислил поводы к жалобам и припер герцога к стене, предложив ему на выбор или дать ответ на его ноты, или позволить ему уехать.

Несмотря на очевидную трудность выйти из тесного круга, в какой попал французский министр, он нашел для этого средство, отыскал лазейку. Он сделал вид, что готов приступить к обсуждению соглашения. Только, прежде чем ответить по существу дела, он возбудил одно чисто формальное затруднение и поставил предварительный вопрос. Вы предлагаете, сказал он Куракину, подписать соглашение на предложенных Россией основах. Хорошо; император вовсе не отказывается от этого. Приступим же к делу, обсудим его по существу; но, прежде всего, чтобы дело было сделано хорошо и имело законную силу, выполним формальности, которые требуются в подобных случаях правилами дипломатических сношений. Первая и главная формальность при вступлении двух лиц в переговоры заключается в представлении полномочий, как той, так и другой стороной. Есть ли у вас специальный, надлежащим порядком оформленный документ, уполномочивающий вас заключить и подписать соглашение? Если да – благоволите предъявить и сообщить мне эти полномочия.

Куракин должен был сознаться, что у него таковых не имеется. Герцог догадывался об этом и умышленно напал врасплох на своего противника. Русский двор был так далек от мысли о серьезных переговорах, так мало имел надежды на принятие его требований, что не позаботился послать своему представителю необходимые полномочия для составления акта, которым удостоверяется соглашение и придается ему законная сила. Он ограничился только извещением, что в случае надобности пришлет ему таковые. Уловка французского правительства была хорошо придумана и выводила его из затруднительного положения. Его упрекали в недостатке искренности. Оно отразило этот упрек, вынудив Куракина усмотреть недостаток чистосердечия или, по крайней мере, недостаток серьезного отношения к делу у своего собственного кабинета.