Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

Никогда еще ум его не обнимал зараз столько дел, не проявлял такой плодовитости, такого творчества. Никогда еще император не соединял при подготовке своих предприятий такого утонченного знания деталей с таким широким пониманием сути дела и, однако, это-то всеобъемлющая предусмотрительность прямым путем привела его к гибели. Как это ни кажется невероятным, но в этих-то излишних предосторожностях и заключалась его ошибка. В походе, в котором могло быть так много случайностей, он ничего не хотел уделить на долю благодетельного случая, он вложил слишком много осторожности в свое колоссальное предприятие, слишком много рассуждал о его переходящей за пределы благоразумия смелости; он хотел обеспечить ему успех с математической точностью. Вследствие этого он так осложнил и без того гигантское дело, что оно превзошло человеческие силы. Армия, которую он себе создал, – колоссальная по численности, перегруженная и переполненная разнородными элементами, сделавшаяся более тяжелой на подъеме, – с меньшим успехом будет выполнять задачи, требующие быстроты и натиска, которыми еще так недавно славились его гибкие, подвижные армии. Она легче будет подвергаться влиянию неблагоприятных условий войны и климата, что, может быть, в самом же начале внесло в нее элемент разложения, лишило ее энергии и силы. Одной из причин неудачи предприятия были необычайные размеры приготовлений и их совершенство.

Двойственной, тонко рассчитанной игрой Наполеон скрывал одни из этих приготовлений и выставлял напоказ другие. Мы уже видели, как тщательно скрывал он прилив новых войск в Германию, какой тайной окружал свои усилия поместить необходимые для нападения материалы у самого порога России. Он хотел заставить поверить, что еще ни одной части своих войск не отдавал распоряжений, относящихся к наступлению; что не наметил еще ни путей, по которым они должны двигаться, ни пунктов для нападения. Зато он сознался во всеуслышание, что, ввиду необъяснимого поведения Александра, он считает своим долгом вооружиться; что он вооружается вовсю; что внутри его владений все поставлено на ноги: что, если, в конце концов, дело дойдет до войны, Франция начнет ее с такими средствами, какими никогда еще не располагала. “Император не хочет войны, он все делает, чтобы избегнуть ее; но он должен был принять меры, чтобы не бояться ее”. [287]Вот что предписывается говорить его дипломатии. Сам он приводил цифры, которые могли ужасающим образом подействовать на воображение. Он говорил слушателям, которые, по своему положению, могли дать широкую огласку его словам: “Нет! Я уверен, что император Александр и понятия не имеет о тех силах, которые я могу употребить против него. Зная его лично, я не могу не любить его и не отдавать справедливости его прекрасным качествам; мне поистине обидно за него”. [288]Он думал, что, может быть, этими косвенными угрозами ему удастся запугать Россию, сломить ее упрямство; что, может быть, в ту минуту, когда наши войска выступят в поход, она униженно склонится перед ними и согласится на самые суровые требования, и что, во всяком случае, получив такое предостережение, она не так легко решится на нападение и не рискнет явиться раньше нас на Вислу.

С этой же целью император по-прежнему систематически закрывает глаза на некрасивую деятельность Чернышева, размеры которой, впрочем, не были ему известны. Правда, у него было подозрение, что молодой офицер, с апреля задержавшийся в Париже, где он, по-видимому, решил окончательно поселиться, шныряет около военных канцелярий; но что за беда, если он на лету схватит кой-какие сведения, если узнает кое-что о состоянии наших войск, что даст ему смутное понятие о колоссальности наших средств. Сведения, доставленные им на основании этих открытий своему двору, не поощрят того к рискованным предприятиям. Вопреки беспокойному нраву и недоумевающим минам Савари, Наполеон предоставил Чернышеву действовать, решив остановить его, когда дело зайдет слишком далеко, и поймать его с поличным на месте преступления.

Осведомленный, хотя и не вполне, о наших приготовлениях, Александр тоже не бездействовал. По правде говоря, он не мог уже увеличивать своих войск, так как давно собрал все, чем мог располагать. Он только что признался австрийскому посланнику, что его корпуса “в полном составе”. [289]Он с доверием полагался на свои армии в двадцать семь дивизий, которые состояли из пятисот четырнадцати батальонов, четырехсот девяти эскадронов, ста пятидесяти девяти рот артиллерии и тысячи шестисот пушек [290]; “но, – говорил он, – из-за этого нельзя спать. Я пользуюсь временем, которое оставляют в моем распоряжении”.

Он старался улучшить организацию военных сил, внести в нее больше простоты и гибкости и усиливал свои резервы. По его приказанию были сделаны распоряжения относительно новых призывов; готовился набор четырех человек на пятьсот молодежи призывного возраста. Но этих рекрутов можно было пустить против неприятеля только после многих месяцев обучения. В настоящее же время главный штаб был занят размещением по придуманному Фулем плану находящихся в боевой готовности войск. Армии, стоявшие до сих пор на границе одна позади другой, были соединены в одну, c тем, чтобы, разделив их на две основных группы, поставить в одну линию. Первая группа формировалась около Вильны, за Неманом. Она должна была составить главную армию, которой предназначалось отступить к Дриссинскому укрепленному лагерю и сделать его центром сопротивления. Непосредственное начальство над этим громадным скопищем войск должен был принять на себя военный министр Барклай-де-Толли. Вторая группа формировалась на юге от Вильны, близ Пружан, за Бугом. Задачей этой армии было вести войну, не выбирая позиций: она должна была – постоянно тревожа неприятеля нападениями мелких отрядов, держа под угрозой его правый фланг – изнурять французов незначительными стычками и внезапными нападениями и вынуждать их все время сражаться, никогда не давая им случая одержать победу. Командование второй армией, предназначавшееся вначале генералу Лаврову, в конце концов было поручено пылкому Багратиону. Третья армия, под начальством Тормасова, должна служить резервом и действовать, смотря по обстоятельствам. Вот в каком порядке рассчитывали начать оборонительную войну, не отказываясь пока от мысли занять временно, в начале враждебных действий, герцогство Варшавское или восточную Пруссию и этим быстрым вторжением расстроить планы противника. [291]

При новой группировке русские войска снова, только в ином порядке, вводили в строй те же двести пятьдесят – двести восемьдесят тысяч человек, которые царь мобилизовал в начале года. Вот приблизительно все, что он мог противопоставить нападению, так как вынужден был держать довольно значительные силы у границы Персии, на Кавказе, на побережье Черного моря и в Финляндии. Оставалось только одно средство увеличить имеющиеся налицо силы, это, кончив войну с Турцией, освободить войска на Дунае, которыми командовал Кутузов и которых, несмотря на то, что от них уже были отделены некоторые части, все еще насчитывалось более сорока тысяч. Александр деятельно взялся за переговоры с Портой, стараясь поскорее привести их к концу, и смотрел на свой дипломатический труд как на необходимое дополнение стратегических мер.