Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

Из всех событий, могущих свершиться до его поединка с Россией, самым неприятным было бы возрождение прусского военного могущества: оно было бы помехой на пути к врагу, на которого он собирался напасть. Довольствуясь полнейшим ничтожеством, до которого, как он думал, он низвел Пруссию, он не мечтал о ее разрушении. Начертанный им 16 августа самому себе план действий свидетельствует об истинном его намерении – выслушать прусский двор, но тогда, когда найдет это своевременным, и только тогда принять его на свою службу. Союз, который он имел в виду навязать Пруссии, должен был иметь совершенно особый характер. Он не хотел требовать от Фридриха-Вильгельма активного содействия, т. е. предоставления в его распоряжение многочисленной армии. Он предполагал удовольствоваться скромным контингентом, который взял бы с собой на Север не столько в качестве помощника, сколько в качестве заложника. Он хотел от Пруссии только непротивления и послушания. Он имел в виду потребовать, чтобы она открыла к себе свободный вход нашим войскам и всецело предоставила себя в их распоряжение; чтобы позволила нам пройти по своей территории; чтобы уступила на время свои крепости, провинции, дороги, средства сообщения, перевозные средства – словом, всякого рода средства с правом свободно распоряжаться ими. Не имея намерения навсегда лишать прусского короля его владений, Наполеон считал, что временной захват таковых необходим для безопасности его похода и для успеха его военных операций. Кратковременным упразднением Пруссии он подготовлял себе непрерывный, гладкий, свободный от препятствий и засад путь в Россию, – своего рода русло, по которому бы поток его войск, “подобно быстрой реке” [315], пронесся до Немана.

Если же Пруссия встанет на ноги, если она приобретет прочное положение и крупное значение, она существенно помешает этому плану. Наполеон не знал, чему приписать смелость Пруссии; но считал, что, какова бы ни была тому причина, последствия ее будут крайне нежелательны. Может быть, спрашивает он себя, Пруссия вооружается вследствие соглашения с Россией, в ее пользу? – В таком случае, если мы дадим ей время окончить ее приготовления, нам придется в будущем году сражаться с ней, прежде чем подойдем к главному неприятелю, – и Наполеон, мысли которого были прикованы к войне с Россией, приходил в отчаяние, думая о том, что ему придется вторично вести войну с Пруссией. Но, может быть, потсдамский двор вооружается без предварительного соглашения с русским двором; может быть, он делает это просто из страха, из боязни внезапного и вероломного нападения? Затем, искренно ли он предлагает нам свои войска за гарантирующий его существование договор? – Даже и в этом случае его поведение было для нас источником всяких затруднений. Наполеон не знал бы, что делать с войсками, которые давались в его распоряжение неискренне, не по доброй воле, и верность которых он вынужден был бы всегда оставлять под сомнением. Они будут ему не помощью, а помехой. Кроме того, если пруссаки вооружаются, не сговорившись с Россией, – Россия, видя это, будет иметь полное основание думать, что они вооружаются против нее и по нашему наущению. Она усмотрит в их поведении признак и доказательство наших враждебных намерений; завеса, которую Наполеон старательно натягивает пред ее глазами, может внезапно раскрыться, и нет ничего невозможного в том, что император Александр первым откроет огонь; что он вздумает перебросить войска в Германию, чтобы захватить врасплох и наши войска, и войска наших союзников в момент их формирования. Итак, даже при желании дать поведению пруссаков наименее неблагоприятное толкование их неосторожность в двух отношениях нарушала расчеты императора. Она могла ускорить враждебные действия – это, во-первых, и, во-вторых, перенести их в Германию, тогда как Наполеон хотел отсрочить их, а, главное, сосредоточить в России.

Быстрым взглядом измерив надвигающуюся опасность, он решил остановить ее тотчас же всеми имеющимися в его власти средствами. Он решил, что потребует от Пруссии разоружения и сокращения наличного состава ее войск до дозволенной ей цифры, и, чтобы успокоить ее, примирился с необходимостью начать переговоры о союзе раньше назначенного им срока. Если Пруссия послушно сложит оружие, он сохранит по отношению к ней прежние намерения; позволит ей жить и будет приспосабливать ее для выполнения своих планов. Если же она посмеет рассуждать или попытается обмануть его, он не даст ей времени восстановить свои силы, не позволит выстроиться впереди России в качестве ее первой оборонительной линии. Он изменит свой план, тотчас же ринется на нее и уничтожит. Для обеспечения себе свободного прохода через Германию он готов вырвать с корнем остатки прусской монархии и заровнять самое место, где она была.

Ему нетрудно сделать это. Армия Даву, гарнизоны Данцига, Штеттина, Кюстрина и Глогау, затем войска, мобилизованные в великом герцогстве Варшавском, в Саксонии и Вестфалии окружают со всех сторон состоящее в подозрении королевство. Достаточно одного приказания, мановения его руки, чтобы это железное кольцо, внезапно сомкнувшись, раздавило Пруссию а своих смертоносных объятиях. Конечно, думает император, это будет началом ожесточенной войны с Россией, но зато казнь Пруссии свершится без всяких помех и с такой быстротой, что наши войска, по совершении этого неожиданного и смелого дела, успеют еще броситься на Вислу и развернуться там, прежде чем русские выйдут из своих границ и займут Германию. Правда, великая борьба начнется гораздо раньше, чем он того желает, но, по крайней мере благодаря этому, предполагаемый театр военных действий не будет перемещен. Как видим, при существующих условиях, Наполеон допускает, на худой конец, предположение – до войны с Россией уничтожить Пруссию, в том случае если, она будет уклоняться от приказаний, которые он ей пошлет.

Между тем, он переехал со своим двором в Компьен, где начал готовиться к путешествию в Голландию и в свои владения по ту сторону Рейна. 4 сентября аккредитованный при нем прусский посланник барон Круземарк был спешно вызван в Компьен. Там, придавая своим словам серьезный и внушительный тон, герцог Бассано сказал ему следующее: Император искренне желает сблизиться с Пруссией; он желает иметь ее своей союзницей. Но ничто не может так повредить этим добрым намерениям, как опрометчивые меры, которые предпринимаются в Берлине и которых Его Величество не может допустить. Пруссия совершит самоубийство, в полном смысле этого слова, если вызовет недоверие императора, ибо это не останется без последствий. У нее только одно средство сохранить себя – отказаться вполне от чрезвычайных вооружений, заслужить этим путем благосклонность императора и ждать результатов, ничего не предпринимая. В тот же день Бассано написал Сен-Марзану, чтобы тот сообразовал свои слова с этими угрожающими предостережениями. [316]