Василий Минаков - Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

— Сброс! — докладывает Кравченко.

— Ведомые бомбы сбросили! — вторит ему Панов.

Отворачиваю вправо, выводя звено из зоны обстрела.

— Цель накрыта! — кричит Жуковец.

— Фотографирую результат, — Панов.

Кравченко молчит, прильнув к плексигласу. В море — стена воды, дыма...

Вот уже видно: бомбы накрыли головной корабль, баржу.

— Федоров добавит, — сквозь зубы цедит Кравченко.

Среди кораблей — новая серия разрывов.

— Вот так! — вполголоса констатирует штурман. — Курс на аэродром — восемьдесят, командир.

Ишь ты, как просто! А у меня на душе — праздник.

— Панов, передай на землю: задание выполнено! [285]

Разворачиваюсь на обратный курс.

— «Гамбург»! — следует неожиданный доклад Жуковца.

Но Панов, мгновенно прервав передачу, уже успел оценить обстановку:

— Спешит спасать из воды фрицев! Ему сейчас не до нас...

— А ты как думаешь, штурман?

— Согласен с Пановым. Впрочем, снимки покажут...

Снимки показали: потоплен морской буксир, повреждены баржа и сторожевой катер.

Да, ничего не скажешь, отличный штурман Василий Кравченко! Теперь ясно, какую пару составляли они с Бесовым...

* * *

После почти месячного перерыва в полетах из-за командировки я попросил Осипова предоставить нашему экипажу возможность потренироваться в районе аэродрома. Выполнили бомбометание по щиту, торпедометание по подвижной цели, воздушную стрельбу. Я отработал упражнения в «слепой» кабине. Более часа вел машину по приборам. Нелегко столько времени находиться под шторкой, держать все стрелки на заданных делениях и верить только им. А чувства обманчивы. Поддашься иллюзиям — потеряешь пространственную ориентировку. Требуются большие усилия воли, чтобы подавить ложные ощущения.

— Тебе приходилось когда-нибудь ставить дымовую завесу? — спросил комэск.

— Приходилось. Давно, еще в мирное время...

— Потренируйся-ка заодно, возможно, скоро пригодится.

Чтобы возобновить навык, потребовался лишь один полет. Все искусство заключалось в точном выдерживании заданной высоты и недопущении разрывов между полосами дыма. [286]

Постоянным штурманом в наш экипаж был назначен мой старый сослуживец лейтенант Николай Прилуцкий. С ним мы не раз летали в тридцать шестом, вместе совершили и памятный перелет к гвардейцам. Николай в совершенстве знал штурманское дело, обладал выдержкой, мог своевременно подсказать летчику нужные действия в сложной обстановке. Высокий, плечистый здоровяк, неторопливый и обстоятельный в движениях, он умел целиком подчинить себя делу, сосредоточить внимание на главном. Был добр, общителен, любил шутку, не обижался на острое слово.

Разумеется, я был доволен.

Вскоре выяснилось: постановка дымовой завесы планировалась для прикрытия удара наших торпедных катеров по порту Анапа. Однако новое событие заставило отложить подготовку к выполнению этой задачи.

Одному из самолетов-разведчиков на обратном пути из глубокого тыла противника удалось с моря сфотографировать аэродром Анапа. Около семидесяти самолетов запечатлелось на снимках. Сведения первостепенной важности!

В тот же день было принято решение. Одиннадцать экипажей, в том числе и наш, должны были нанести массированный ночной бомбоудар по аэродрому.

Ночью каждый экипаж действует самостоятельно. Мы с Прилуцким решили зайти на цель со стороны гор, с востока. Тщательно разработали и рассчитали маршрут. Стало известно, что для отвлечения внимания противника экипажем Лобанова вновь будет применена имитация выброски парашютистов.

Быстро темнело. Облака, наплывающие с моря, гасили последние краски заката, обволакивали аэродром. Самолеты один за другим выруливали на старт, разбегались, взмывали в небо.

Наша очередь. Все как всегда: контрольный осмотр самолета, доклад, запуск, выруливание, взлет. В небе [287] еще светло, однако плотная облачная мгла надолго берет в плен машину.

— А если и над побережьем не будет погоды? — делюсь опасением со штурманом.

— Тогда зайдем с запада, со стороны лиманов. Если и там не выйдет, уйдем в море, пробьем облака и выйдем на цель на малой высоте.

Все предусмотрено, хорошо летать с таким штурманом.

В кабине становится совсем томно. Лишь от приборной доски струится голубоватый отсвет. Сейчас самое главное — точно выйти в район мыса Утриш.

— Вправо десять, — уверенно корректирует курс Прилуцкий.

Легкий качок, машина снова в горизонтальном полете. Внимательно слежу за приборами.

— Пересекаем береговую черту, скоро цель!

— Усилить наблюдение, — приказываю стрелкам.

Ночью в районе цели можно столкнуться даже и со своим самолетом. Ведь каждый сам выбирает курс и высоту.

Над Анапой мечутся прожектора, яростно бьют зенитки. По команде штурмана приглушаю моторы, планирую до заданной высоты. На вражеском аэродроме уже рвутся бомбы.

Вот и наши бомболюки открыты. Веду самолет строго по прямой. Трассы «эрликонов» частоколом преграждают путь. Нас не видят, но плотность огня такая, что опасность — как во время прицельного обстрела. Видимо, маневр с «десантниками» на этот раз не помог.

— Бомбы пошли!

Самые желанные слова в жизни! Бросаю самолет из стороны в сторону, взмываю вверх...

— Рвались на стоянке самолетов!

Это Панов. Вместе со мной радовался, что к нам в [288] экипаж назначили Прилуцкого. Может быть, видит то, что желает?

— А ты, Саша? Видел разрывы?

— Точно, командир! Куда надо влепили, — горячо подтверждает Жуковец.

В следующую ночь налет повторили. Из поступившей впоследствии разведсводки узнали: в результате двух бомбоударов было уничтожено семнадцать самолетов противника. А сколько повреждено?..

* * *

Днем 12 июня меня вызвал командир полка.

— Особое задание. Вот здесь, — очертил на карте кружок между Джанкоем и Владиславовкой, — надо сбросить парашютиста. Предварительно для маскировки отбомбиться по железнодорожному узлу Джанкой.

Лететь я должен был на чужом самолете, который обслуживался техником Сезоненко.

За час до наступления темноты к стоянке подошла автомашина. Из нее вышли капитан Соломашенко и человек в форме вражеского фельдфебеля. Капитан объяснил, что это действительно пленный. Больше нам ничего знать не полагалось.

Взлетать предстояло в сторону строящейся бетонной полосы. Зарулив в самый конец аэродрома, поднимаю тяжело нагруженный самолет. На высоте пятьдесят метров, над морем, вдруг замечаю, что правый мотор заработал неровно. Штурвал заходил в руках, на приборной доске задрожали все стрелки. Бросаю взгляд на мотор: капот приподнят, сорвана головка верхнего цилиндра.

Авария...

Сбавляю обороты и выключаю поврежденный мотор. Разворачиваюсь обратно к аэродрому. Пытаюсь удержаться на высоте тридцать метров.