Виктор Фомин - Семь бед (рассказы)

- Ну?

- Шуня очухается, удар сильный, - покачал я головой. - А Акбара он голыми руками убил, одним ударом.

Потом все опять пошло по Уставу: по радиостанции доложили кодом о задержании, обыскали местность, нашли все: и мешок с контрабандой, и карту, и нож. Понадеялся, дурак, на свое ушу, что ли? Через переводчика разберемся. Трудновато пришлось без акбарова нюха шмотки разыскивать, но нашли. При таких уликах не отвертится, а то мастера они притворяться политическими беженцами. Хуже всего, что мне же пришлось этого паразита еще и перевязывать, чтоб идти мог и кровью не истек. Рожу я ему действительно автоматом здорово разломал, придется медикам потрудиться.

Выходили к дороге тяжело и долго. Шуня Акбара на руках нес, хоть и корчился сам от сильной боли в боку. Мы молча шли рядом и только плечами его поддерживали, а впереди задержанный плелся. Такой вот невеселый кортеж получился. Дальше - просто. На дороге ждала машина, нас замотали в тулупы и кружным путем повезли домой. Дома сдали нарушителя на руки врачам и разведчикам, отписали подробные отчеты и рухнули спать до вечера.

Вечером хоронили Акбара. Ребята выкопали ему могилу рядом с заставой, на невысоком холме, собрались все свободные от службы. Шуня, которому было совсем худо, завернул друга в старый плащ и опять сам нес до могилы, сам и опустил туда. Командир собачьего отделения "компес" Сашка Сагидов в могилу все нехитрое снаряжение собачье положил, словно воину оружие: ошейник, поводок и намордник, который Акбар и не носил никогда - ласковый он был со своими. А на дубке рядом прикрепили табличку с именем, снятую с опустевшего вольера. Молча засыпали, постояли. Потом начальник сказал неуверенно, как бы спрашивая:

- Отсалютуем... - и потянулся к кобуре, но Шуня взял его за руку:

- Не надо, он этого при жизни наслушался, теперь пусть в тишине лежит.

Поднял я тогда глаза, и увидел всех нас, как бы со стороны: не солдат и сержантов, не офицеров боевых, через кровь, огонь и воду сотни раз прошедших, а молодых пацанов, беззащитных и растерянных перед чужой смертью.

На следующее утро, перед отправкой в госпиталь, Шуня отдал начальнику рапорт с просьбой о переводе стрелком в отделение Чирка. Начальник рапорт подписал не спрашивая. Ну а еще через пару дней жизнь заставы вернулась в свое размеренно-занудное русло, подчиненное строгому расписанию.

СЕМЬ БЕД

Вечером на боевом расчете начальник заставы зачитал среди общего списка: "42-ой и 37-ой - 6.30". Для непосвященного человека это бессмысленный набор слов, а для нас - конкретная информация. Значит, я с солдатом из своего отделения Лешкой Орловым иду дозором на линию границы без указания времени прибытия, то есть на весь день нам обеспечены блуждания по тайге с прогляденными глазами и сухим пайком вместо обеда. Обычно в дозор по "линейке" назначаются не меньше трех человек, предпочтительно с офицером или прапорщиком во главе. Но на нашем участке давно не замечали активных действий сопредельной стороны, и я подумал, что начальник решил сэкономить на народе - при нашей вечной бедности на личный состав весьма практично.

Дозор по "линейке" всегда событие ответственное и нечастое, поэтому встали мы пораньше и готовились с особой тщательностью. Начальник очень внятно и медленно зачитал приказ: нам надлежало пройти дозором по правому флангу с удалением от линии границы от 500 до 1000 метров, не обнаруживая себя китайским нарядам, то есть по "мертвой зоне", где наши наряды появляются редко. Это, конечно, не настоящий линейный дозор, но все же интересней обрыдлого ежедневного хождения по рубежу охраны. В связи с необычностью задания начальник подождал, пока я слово в слово повторю весь приказ, еще раз проверил наше снаряжение и благословил легким пинком под зад коленом.

Получив исчерпывающие инструкции, мы с Лешкой загрузились в машину и отправились к месту высадки. Наступало утро с его пением птиц, рассветом и прочими полезными для успокоения нервов причиндалами. Погода стояла чудесная, долгое, и сырое приморское лето неохотно уступило место теплой и сухой осени, недавно прошел праздник - 7 ноября. Трясясь в кузове и общипывая с сорванных мимоходом гроздей слегка привядший дикий виноград, мы с Лехой в тысячный раз лениво обсудили преимущества службы здесь, памятуя о том, что дома в это время уже морозы и снега полно. Путь предстоял долгий, не столько потому, что далеко ехать, сколько из-за запущенности дороги, поэтому дожевав виноград, Леха устроился спать.

Глядя на его безмятежную физиономию, я вспоминал события прошедшего лета, когда мы с ним практически не расставались. Удивительно, как мало иногда мы знаем о людях, среди которых живем. Полгода служили вместе, стояли в одном строю на боевых расчетах, мотались в тревожки, даже койки рядом, и все это время я непонятно почему недолюбливал этого "приторможенного" парня. Но со средины лета он стал моим бессменным партнером в тяжких и долгих нарядах, называемых РГ - "рабочая группа". Во время многочасовой работы руками, когда свободны мозги и язык, разговорится любой молчун. Так мы пересказали друг другу почти всю свою жизнь, сдружились, и теперь я не мог представить долгого наряда без этого медлительного и добродушного солдата, в недалеком прошлом кемеровского шахтера. Он был удивительно добрым парнем, засоней, молчуном и увальнем, не очень хорошо разбирался в нашей сложной аппаратуре, но был поразительно вынослив и неутомим, когда дело доходило до тяжелых и нудных работ, связанных с укреплением или ремонтом заграждения, рытьем ям и прочими инженерно-саперными мероприятиями, которые составляли львиную долю службы в техническом отделении. Мог запросто нести 15 километров на плечах моток колючей проволоки весом 25-30 кг, не снимая оружия и упорно отказываясь меняться. Когда он выкинул этот фокус в первый раз, меня это одновременно взбесило и обидело. Недоумевая и стыдливо сопя, я шлепал рядом, смотря вокруг за двоих, каждые пятьсот метров предлагая помощь, но он молча качал головой и обращался ко мне только тогда, когда нужно было перекинуть палку с мотком колючки с одного плеча на другое. Ростом он был выше меня ненамного, тяжелее тоже килограммов на семь-десять, в общем, с виду не атлет...

Оценил я прячущуюся в нем силу полностью довольно скоро. Мы возвращались с работы на дальнем участке, заодно заменяя вечерний дозор. Леха топал сзади с положенным отрывом, тащил две лопаты и мешок с изоляторами. Я налегке, с топором за поясом, мотком провода, сковородкой и паяльной лампой в мешке вышагивал впереди, думая только о том, как бы скорее бросить измученное тело в койку. Забираясь на крутой подъем, я в основном смотрел на КСП и под ноги, лишь изредка бросая взгляды вверх и оглядываясь на напарника. Увлекшись, я чуть больше нормы разорвал дистанцию. Вот подъем заканчивается, крутой поворот дороги, последний взгорок и - ура! - я наверху, дальше под горку да по равнине до самого дома. Облегченно вздохнул, выпрямился, поднял глаза и остолбенел: метрах в тридцати, прямо на дороге, стоял крупный барс. Я быстро оглянулся - напарник далеко, между нами около пятидесяти метров разрыв и заросший высоким кустарником поворот дороги, а он еще заканчивает подъем и меня не видит. Барс посмотрел на меня довольно нагло и сделал шаг вперед, показывая здоровенные гвозди клыков. Я перехватил автомат, снял предохранитель и взялся за затвор, начиная потихоньку пятиться. Зверь медленно пошел навстречу по касательной, я продолжал пятиться, пока не оказался в шаге от края дороги, за которым, как обрыв, начинался 300-метровый лысый склон сопки. И тут сзади послышался грохот брошенных на землю лопат и топот сапог 42 размера. Барс прыгнул вперед и в сторону, затем сиганул сквозь заграждение, а я машинально - назад и в другую сторону. Удержаться на склоне мне не удалось и, гремя сковородкой и оружием, я покатился вниз. По дороге отчаянно пытался если не остановиться, то хотя бы замедлить спуск. Привычка не выпускать из рук оружие сослужила плохую службу, автомат ткнулся магазином в камень и мушкой на отскоке напрочь выбил мне два передних зуба, после чего вдруг наступила ночь.