Тамеичи Хара - КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА

На следующий день после прибытия я приказал открыть корабельную лавку и, сведя требования службы к минимуму, старался обеспечить отдых для всех. Мой старпом — капитан-лейтенант Горо Ивабучи — был отправлен в город для организации корабельного банкета. В ресторане Морисавы он заказал банкет на двести сорок персон. Владелец ресторана предупредил, что поскольку многие корабли заказывают сейчас в городе подобные банкеты, еды в ресторане будет мало, но зато выпивки вдоволь.

На «Амацукадзе» все взвыли от восторга, узнав о предстоящем банкете. Жребий определил десять несчастных, которым суждено было остаться на вахте. Все остальные в 17:00 сошли на берег. Улицы Куре были буквально заполнены моряками с различных кораблей.

Предупрежденные владельцем ресторана о трудностях с закуской, мы захватили с собой из корабельных запасов большое количество разных консервов. Весь наш экипаж обслуживали всего пять гейш. Они старались как могли, поднося нам еду и напитки, пели и танцевали, стараясь ублажить двести сорок гостей. Вскоре под действием спиртного на помощь к ним пришли наши матросы, также начавшие петь и плясать. И, разумеется, почти все мои подчиненные подходили ко мне с индивидуальным тостом, как того требовала древняя национальная традиция.

Не знаю, сколько мне пришлось выпить, но я героически продержался до конца банкета, который закончился около полуночи.

На следующий день все мои моряки получили отпуск домой на срок от трех до шести суток. Первая треть экипажа съехала на берег в тот же день. Я сам выехал домой ночным поездом, который пришел в Камакуру рано утром 4 мая. Мое сердце радостно билось, когда еще из окна вагона я увидел зеленые кроны сосен над крышами домов и храмов древнего города.

На платформе меня встречала семья. Маленький Микито, которому уже было почти три года, сидя на руках у матери, кричал: «Папа! Папа!» Слезы счастья блестели на глазах моей жены и дочерей: двенадцатилетней Юко и девятилетней Кейко.

Хотя наш дом находился всего в 20 минутах ходьбы от станции, мне захотелось для пущей торжественности проделать этот путь на такси. Дети страшно обрадовались, поскольку им очень редко приходилось ездить на автомобиле.

Дома я прежде всего стал распаковывать подарки, которые я напокупал в далеких южных странах. Дети завизжали от радости при виде шоколада, который в Японии стал уже большой редкостью.

Вечером наш сосед, господин Танзан Исибаши, пригласил нас с женой к себе на обед. Исибаши был редактором и издателем журнала «Тойо Кейзай» («Восточный экономист»), Я знал его как человека редких знаний и мудрости, но, конечно, и помыслить не мог, что он однажды станет премьер-министром Японии.

Насладившись обедом, мы с чашечками саке уединились в кабинете хозяина. Как экономист Исибаши горел желанием выяснить обстановку в юго-восточной Азии, как говорится, из первых рук.

— Достаточно ли силен наш флот, — спросил он, — чтобы контролировать столь огромный район и обеспечить Японию богатейшими запасами стратегического сырья?

В разговоре с человеком такого калибра было бы глупо даже попытаться скрыть правду.

— Мы выиграли серию сражений, — признался я, — только потому, что противник совершил гораздо больше промахов и глупостей, чем мы. Но, вы знаете не хуже меня, сколь огромны промышленно-производственные возможности наших врагов. В этой войне очень мало пространства остается для оптимизма в пользу нашей страны.

Мне показалось, что хозяин был ошеломлен услышанным. Цензура работала настолько четко, что никто ничего не знал об истинном положении дел на театре военных действий.

Через четыре дня после моего возвращения в Куре штаб Объединенного флота прислал приказ о новых назначениях для офицеров и многих членов экипажа моего эсминца. Практически все мои офицеры и половина старшин и матросов переводилась на другие корабли. Ко мне же направлялись новые офицеры и новобранцы-матросы. Видя, как наиболее опытные и обстрелянные офицеры и матросы покидают эсминец, я никак не мог взять в толк, чем руководствуется штаб флота, разбивая сплавленные, прошедшие бои экипажи. Другие командиры удивлялись этому обстоятельству не меньше меня. Теперь мне нужно было потратить минимум два месяца на учения, чтобы создать из вновь прибывших какое-то подобие экипажа боевого корабля, которому предстояло вернуться на театр военных действий.

Когда 20 мая был получен оперативный план захвата атолла Мидуэй, первой моей мыслью было то, что все в штабе Объединенного флота сошли с ума одновременно. Этой новостью со мной конфиденциально подселился адмирал Танака. Я пришел в ужас.

— Что это означает, господин адмирал? — заикаясь от волнения, спросил я. — Мы же совершенно небоеспособны с нашими новыми командами!

— Тсс, — уныло прервал меня Танака. — Я еще точно ничего не знаю и надеюсь, что это все слухи.

Тем не менее, буквально на следующий день, 21 мая, вся флотилия адмирала Танака — один крейсер и шесть эсминцев — получила приказ немедленно выйти из Куре и следовать на остров Сайпан, где и ожидать дальнейших приказов.

На следующий день после выхода из Куре я, находясь в рубке, услышал чьи-то злобные крики на палубе и звуки, напоминающие драку. Я выскочил на крыло мостика и увидел, как лейтенант Кацуе Шимицу бьет кулаками по лицу стоявшего по стойке смирно матроса, чье лицо уже распухло от ударов.

— Что происходит?! — в гневе крикнул я.

Лейтенант Шимицу — новый артиллерийский офицер — повернулся ко мне с горящими от злости глазами.

— Командир, — доложил он, — этот матрос прошел мимо меня, не отдав чести. Я наказываю его за это.

Я был ошеломлен, увидев, что наказываемым матросом был наш лучший сигнальщик Икеда, поощренный специальным приказом за обнаружение вражеской подводной лодки у Сурабаи.

— Это правда? — спросил я его.

— Да, командир, — прошептал он распухшими губами. Я разрешил ему идти, а лейтенанта Шимицу пригласил к себе в каюту. Тот сжал зубы, но последовал за мной, не сказав ни слова. Эта сцена просто вывела меня из себя, но я пытался сдержаться. Разрешив лейтенанту сесть, я сказал:

— Шимицу, можете курить, если хотите. Это будет разговор между двумя мужчинами, а не между командиром корабля и его артиллерийским офицером. Я не хочу критиковать вас или брать под защиту нарушившего устав матроса. Но я хочу ясно вам заявить, что не являюсь сторонником поддержания дисциплины методами рукоприкладства. Я не знаю какие методы насаждал ваш бывший командир, но я твердо убежден, что экипаж эсминца должен жить и воевать единой семьей, связанной между собой гармонией и дружбой.

По лицу Шимицу я видел, что хотя он и выглядит расстроенным, но мои слова его совсем не убедили.