Борис Сичкин - Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума

Надо отдать Паше должное: без всякого театрального образования он прекрасно разбирался в искусстве и, обладая безошибочным чутьем, сделал из многих артистов гастролеров.

Я сидел в комиссии, которая отбирала танцовщиц для Мюзик-Холла, Состав участниц был на удивление слабым, и лишь одна показалась мне способной, о чем я и сказал Паше.

— Нет, Борис, ее не бери.

— Почему?

— Страшная блядь — никому не дает.

— Вы что, делаете концертную программу или организовываете бардак?

Паше сделали сложную операцию, в результате он привык к наркотикам и 10 лет кололся. Пытался бросить, но ничего не выходило. Я наблюдал его до и после укола.

Его первая жена Леля, по его же просьбе, отказывается сделать ему укол. Паша, как зверь, мечется по квартире, пинает ногами мебель, всех оскорбляет; милая, дорогая Леля и очень симпатичная теща идут у него, как две Медузы-Горгоны. Прибегают две его маленькие обаятельные дочки, чтобы поиграться с папой, но Паша орет: "Уберите этих выдр!" — и дети испуганно убегают. Наконец, терпение у Лели иссякает и она делает ему укол. Спустя мгновение лицо его расплывается в детскую улыбку, он нежно целует Лелю, говорит теще, что она мадонна и ангельским голосом зовет детей.

Увы, в конце концов действие наркотика заканчивается. Паша постепенно мрачнеет, в речи начинает прорезываться мат — и все возвращается на круги своя.

Через 10 лет Леонидов влюбляется в редактора Росконцерта Галю, они поженились и Паша, не ложась в больницу, завязал с наркотиками. Как сказали врачи, это чудо.

Трудно было найти двух более противоположных людей, чем Галя и Леонидов. Он — буйный сумасшедший, а у нее тихая, спокойная, вялотекущая шизофрения. Я не знаю, кто был инициатором их отъезда в Америку, но оба они страдали ностальгией и, возможно, из-за постоянной депрессии бесконечно ссорились. Нахамить Пашу долго уговаривать не приходилось, а Галя наказывала его тем, что прекращала с ним разговаривать и не пускала в постель. Несмотря на страдальческое настроение Паша был постоянно возбужден, готов заняться сексом в любое время дня и ночи, и вынужденное воздержание его угнетало.

— Борис, — звонит он мне после очередной ссоры, — она не будет разговаривать со мной 3 дня. Я ей сказал, что ее мать блядь и послал на хуй.

— Борис, 7 дней в отказе.

— А сейчас что?

— Я на нее рассердился, и, когда она хотела сесть, убрал стул, и она пришла на жопу.

Со временем я по степени наказания безошибочно научился определять деяние, за которым оно следовало.

— Галя не будет со мной разговаривать 6 дней.

— Мать блядь, плюнул в морду, пошла на хуй?

— Точно.

— Галя ушла на 2 недели.

— Сильно ущипнул за жопу и вылил горячий чай на голову?

-Да.

И так далее.

Впоследствии Леонидов заподозрил жену в том, что она лесбиянка. У Гали появилась подруга, интеллигентная русская женщина. Они вместе ходили на концерты, спектакли, Галя бывала у нее в гостях, и это дало толчок необузданной фантазии Паши.

— Она мне сказала, что позвонит в 6 часов вечера. Раздается звонок, это она. "Ты же сказала, что позвонишь в шесть вечера", — говорю я ей. А она: "А что, сейчас разве не шесть?" "Да нет, — отвечаю, — 4 часа дня". Понял?

— Ничего не понял.

— Ну как же — они под одеялом друг друга лижут, а там темно, и время не видно. Вот она и перепутала.

— Паша, — говорю, — тебе бы надо работать в сексуальном отделе агентства Пинкертона.

Их общего сына Васю Паша воспитывал довольно своеобразно. Школьные каникулы. Паша, Вася и я гуляем по Манхэттену.

— Папа, — говорит Вася, — ты мне обещал к началу каникул купить коробку конфет.

— Все правильно, обещал. Ну, пошли.

Мы заходим в магазин, чувствуется, очень престижный. Продавец, менеджер и немногочисленные покупатели говорят таким благоговейным шепотом, что не перекрывают еле слышный звук кондиционера.

— Ну иди выбирай.

Вася уходит, мы остаемся стоять около прилавка возле менеджера и продавца и, по инерции, тоже снижаем тон. Возвращается Вася.

— Выбрал?

— Да, — и протягивает большую коробку.

— И сколько они стоят? — тихим мягким голосом спрашивает Леонидов.

— 55 долларов.

— Хуй тебе!!! — заорал Паша на таком форте, что мог поднять на ноги всех покойников штата Нью-Йорк.

Продавец и менеджер от неожиданности побелели и упали, как снопы, на пол, но Вася, зная папу, ничуть не смутился и достал из-за спины вторую коробку.

— Тогда эти.

— А эти сколько? — вновь спокойным голосом. —14.50

— Это другое дело.

— Паша, — говорю я, — надо вызвать скорую помощь.

— А, — махнул рукой Леонидов, — обычный обморок.

— Откуда ты знаешь, — настаиваю я, — может, что-то с сердцем. Надо позвонить в госпиталь.

— Борис, не пори хуёвину. Через пять минут встанут, как миленькие. Что это, первый раз? Они у меня во всех магазинах валяются.

И действительно, через пять минут они неуверенно поднялись, с ужасом поглядывая на Пашу, мы рассчитались и ушли.

Вася стоит перед витриной магазина, рассматривает компьютер, на котором зачеркнутая цена 320 долларов заменена на 240 с надписью "Сэйл" и говорит:

— Папа, вот если ты мне сейчас за 240 долларов купишь компьютер, который стоит 320, то ты сэкономишь 80 долларов.

— Васенька, — ласково говорит Паша, — я тебе хуй куплю этот компьютер и сэкономлю все 320 долларов.

В Америку иммигрировала дочь Паши от первого брака Ляля с мужем и внуком Филиппом. Зять Паши, Толя, хороший парень, в Союзе был известным композитором-песенником, и Паша решил поехать с ним в гости к знакомому миллионеру — вдруг поможет протолкнуть Толика. Будучи композитором, петь Толе в Союзе не приходилось, и Паша понятия не имел о его вокальных данных. Толя, человек, мягко выражаясь, крупного телосложения — далеко за 100 килограмм, сел за рояль и неожиданно завизжал таким тонким высоким и пронзительным голосом, что Паша с криком "Ой, ёб твою мать" пулей выскочил из комнаты.

Паша пошел сдавать на гражданство. Когда я сдавал на гражданство то, хотя я и сумел по-английски ответить на какие-то вопросы и даже что-то написал, этого оказалось недостаточным, и мне пришлось почти год ждать, чтобы придти на пересдачу.

Паша немного понимал и знал кое-какие слова, но явно не блистал, плюс необходимость корячиться на этом ненавистном ему языке страшно его раздражала. Я пошел с ним, зная, что будет весело.

Экзаменаторша, естественно, по-английски просит его прочитать абзац из книги.

— Читай сама, — по-русски с тихой ненавистью говорит Паша.

— Напишите — у меня есть жена, и я люблю Америку.

— Я не люблю Америку, — по-русски перебил ее Паша.

Экзаменаторша ничего не может понять, с недоумением на него смотрит.

— Кто у нас президент, и кто вице-президент?