Наталья Бондарчук - Единственные дни

– Как же ты живешь одна? И не страшно? – спросила я.

– Нет, что ты. Главное, я здесь абсолютно счастлива. Первый год здесь не было воды. Зима – холодная-прехолодная. Но я, я летала над крышей от счастья, – смеясь, рассказывала Велга. – И сейчас летаю. Потому что я знаю, кто-то работает за квартиру, кто-то за деньги, кто-то потому, что детский сад рядом, а вот так, как я… как мне повезло – это редко…

Когда Велга рассказывает, ее крепкое крестьянское лицо становится очень красивым. Чуть вьются темно-каштановые волосы, светятся прозрачно-зеленые глаза; рослая, сильная, интересная.

– Ты знаешь, я ведь предвижу многое, что будет, – говорила Велга. – Вот увидишь, что-то помешает нам спать.

Не успела она произнести эти слова, как погас свет. Мы хохотали над даром предсказания Велги, пока врубали пробки.

У Велги великолепная библиотека о природе и животных. Много книг и на русском языке. Взяла одну из них: автор – знаменитый путешественник и естествоиспытатель Гржимек. Не удержалась и записала несколько фраз из его великолепной книги: «Первозданную природу надо беречь не меньше, чем мы бережем картины Рафаэля. Кельнский собор, Акрополь можно при желании восстановить, ту или иную картину – реставрировать, а вот уничтоженную стеллерову корову или зебру-квагту никогда больше не увидит ни один человек».

По поводу дамочек, носящих тигровые манто, Гржимек сказал: «Тигровые шкуры лучше сидят на тиграх, чем на коровах».

Младший сын Гржимека погиб в авиакатастрофе: самолет столкнулся с гигантским грифом. Его похоронили на краю кратера вулкана в Африке. «Я был счастлив, что прожил столько лет рядом с этим прекрасным человеком», – сказал Гржимек о нем.

Я отложила книгу. Дом Велги звенел тишиной. Закрыв глаза, я начала засыпать. Во сне я увидела улицу, по которой шла, пританцовывая, взявшись за руки с другими людьми. Узнала только Диму Золотухина, потому что он шел впереди меня. Было как-то необычайно легко и хорошо. Звучала бесхитростная мелодия из фильма «Вам и не снилось». Очень скоро она приобрела какую-то надмирность, ритм и темп стали чрезвычайно яркими. Стало невероятно хорошо, сердце преисполнилось какой-то неземной радости, и я почувствовала, что стремительно лечу куда-то вверх. Некий голос внутри меня сказал: «Пока рано». И еще: «Нужно жить чисто».

Я раскрыла глаза и не увидела – почувствовала, что вишу в воздухе, метрах в двух над кроватью. В сознании еще звучала божественная музыка, и было очень хорошо и совсем не страшно. Вдруг раздался треск, как от электрического разряда, сильно и больно защипало в верхней части головы, и от меня кругами пошло сильное радужное свечение. Полыхание и треск продолжались считаные секунды, но они осветили всю комнату. Я даже подумала, что в меня попала шаровая молния. Но вот явление прекратилось, и я вновь лежу на своей подушке лицом вниз, а жжение, но уже не сильное, продолжается.

Первые мысли: «А есть ли у меня волосы на голове? Или, может быть, они сожжены?» Я осторожно высвободила руку и потрогала свою голову: волосы на месте. Я повернулась на бок, включила свет и записала в дневник это происшествие.

Было это в 4 часа утра. Состояние нормальное, голова ясная. Но жжение продолжалось недели две, чтобы я не забыла и не посчитала это сном.

Утром пришел Саша Филатов, и я ему рассказала, что было со мной этой ночью.

– Ну, и что же изменилось в тебе после этого? – спросил он.

– Я и раньше не очень-то боялась смерти, а теперь точно знаю, что это некий процесс, скорее рождение в новую жизнь.

Саша закурил свою трубку.

– Ну что ж… когда-нибудь это с тобой должно было произойти, вот и произошло.

После этих слов я почему-то сразу успокоилась.

Утром прощались с Велгой, ее домом. В Риге у нас всего несколько часов, но мы с Сашей Филатовым выяснили, где выставка работ Николая Константиновича Рериха, и через несколько минут уже были в просторном, залитом солнцем зале.

В зале были картины и Святослава Рериха, сына. Меня поразила картина «Чаша Будды» 1934 года. Горы, синева ночи, над головой Будды яркое свечение, в руках чаша, а внутри – тот же свет. А над самой головой, над горами – яркое созвездие Ориона.

Картина «Путь» 1936 года. Большое полотно, поток как бы льющейся с небес воды, неприступные скалы и человек, идущий вверх по самой острой, почти непроходимой кромке скалы. Любимый цвет Рериха – прозрачно-синий и светящийся голубой. Поток воды переливается, краски насыщенны, космичны. Очертания скал причудливы и как будто напоминают старинные иероглифы. Фигура человека в белом. Он бос, руки раскинуты для баланса. Путь, который он прошел, невероятно труден, но пройти осталось самый трудный участок пути. Картина необыкновенно живописна, точна и энергетически сильна. А вот две картины на наши темы: «Охота» и «Сострадание» – 1936 года. Горы, расцвеченные зарей облака, два всадника и две убегающие лани. «Сострадание» – как бы итог «Охоты». Вот он, охотник. Он написан в однотонных красках, расположен в углу композиции, его лицо – маска, его почти нет. А в другой стороне – лань и святой, который подставил руку, а в ней стрела. Лань прижимается к нему, благодарит за спасение. Лицо у святого спокойно и сострадательно.

Мы провели с Сашей в зале до шести часов вечера. Ушли последними. Было что-то для нас важное, что остались мы одни с Рерихом, этим великим человеком – писателем, художником, мыслителем, путешественником. Ведь и пытались мы в каждом кадре приблизиться к его светящейся палитре, думали о нем, читая его книги, разделяя его мысли о величии культуры и природы.

Так прощались мы с Ригой в весенние дни, когда цвели сирень и черемуха.

Утром отправились на поиски цветов – я, Алексей Храбров, Саша Филатов и Шура Крупников. Заведующий лесничеством, Алеша Храбров, много рассказывал о себе, откровенно и интересно. О своем детстве, когда он был за старшего в семье, вынянчил своих братьев и сестру – малолеток. В заповеднике работает давно и знает все красивые места. Лучшего помощника нам не найти!

Храбров предупредил, что дорога будет плохая, тряская. Поднялись почти вертикально вверх.

Неожиданно в траве увидели дикий лесной пион, как маленький пожар, в густой корзинке собственных листьев. И вот все мы разлетелись по долине и стали собирать аленькие цветочки.

Наш «газик» превратился в передвижной маленький ботанический сад: Шура держал пионы, Саша и Алеша – букеты мяты, я – белый шиповник, и только водитель держал баранку, вдыхая ароматы наших букетов.

В Краснолесье поместили цветы в детскую ванночку и перенесли на площадку. Затем Храбров, поглаживая олениху, надел ей на шею что-то вроде ошейника, и мы осторожно перевели олениху на поводке в вольер, олененок бежал рядом с ней.