Наталья Бондарчук - Единственные дни

Мы выехали 7 февраля, в день дуэли с Дантесом. В день рокового выстрела. Мы должны были снимать последнюю дорогу поэта до Святых гор почти в реальное время его последнего пути.

«Бывают странные сближения!»

Итак, 8 февраля мы приехали в Петергоф и быстро нашли конюшни, где уже ждал нас удивительный человек, так много сделавший для кино (он работал на тридцати картинах), – Владимир Соломонович Хиянкин.

В голубых, по-детски добрых глазах его сияла неподдельная радость встречи и радость участия в нашем проекте. Владимир Соломонович показал нам фотографии особенно памятного ему фильма «Последняя дорога». Затем провел в конюшню, где мы увидели лошадей. Великолепно ухожены, кони тянули шеи к заботливым рукам хозяина, а он явно гордился ими.

– Более всего здесь представлена ахалтекинская порода, я вывез ее в свое время из Азии, – рассказывал Владимир Соломонович.

А в это время Татьяна Филатова обреченно осматривала белоснежную с позолотой карету, которая, конечно, нам не подходила.

– Красить можно? – спросила Татьяна.

– Конечно.

– Ну что ж, я сама ее доведу, – тихо произнесла Татьяна.

Я уже знала, какой труд будет стоять за этими словами: Татьяна сама будет красить, сама переделывать карету. Кибитка была в еще более печальном состоянии, во дворе стоял только ее фанерный каркас. Но к сроку грозились все переделать.

Филатова, размышляя о том, что ей предстоит в эти дни, набрала номер ритуальных услуг и ласково спросила:

– Можно взять у вас гроб в аренду?

С той стороны поперхнулись.

– Первый раз такое слышите? – повторила за кем-то Филатова. – Ну конечно, мы ведь для съемок гроб берем, а после вам отдадим, куда мы с гробом-то.

Утром 9-го февраля выехала в Святые горы, оставив Филатову и Веденина, второго режиссера, на подготовку в Петергофе.

Дорога длинная, пять-шесть часов. Было время, чтобы вспомнить все мои посещения заповедных пушкинских мест.

В третий раз, но уже зимой, вступаю я в «приют спокойствия, трудов и вдохновенья». И опять я у Козминых, успеваю поздороваться и обняться с хозяином Борисом Михайловичем и отправляюсь с его сыном Александром в дом, где можно отдохнуть с дороги.

Но уже через час я в кабинете Любови Владимировны Козминой. Обнялись, будто и не расставались. Сразу сообщила ей, что актриса, которую я планировала на роль Осиповой, не приедет, и что никто, кроме нее самой, эту роль не исполнит. Люба смиренно приняла сценарий и сказала, что постарается.

По усталым глазам ее вижу, сколько она работает в дни конференций и театрального фестиваля. Еще через полчаса встречаюсь с директором Пушкинского заповедника Георгием Николаевичем Василевичем.

Я показала ему фотографии отснятых кадров, поплакалась, как трудно снимать практически без средств.

Георгий Николаевич заверил, что разместит группу и подумает, как накормить, под конец подарил прекрасные фотографии Михайловского. Я вышла из кабинета директора с уверенностью, что съемки состоятся.

Предстояла еще одна наиважнейшая встреча. Вечером девятого февраля я отправилась в Святогорский монастырь. Настоятель монастыря, отец Макарий, принял меня и Любовь Владимировну у себя в уютной и очень простой комнате. Здесь мы ему и поведали о нашем фильме.

Бережно перекладывал отец Макарий фотографии, не спеша рассматривал каждую. Любовь Владимировна не утерпела и первая сообщила ему о моей просьбе сыграть в нашем фильме отца Иону, который хорошо знал Пушкина и которому пришлось его отпевать в Святогорском монастыре.

Отец Макарий улыбнулся и сердечно сказал: «Ну, если только у меня получится…».

Я сказала, что прежде всего прошу его благословения на съемку в Святых горах.

Отец Макарий встал, благословил меня, и в этот самый момент ударили старинные часы. Все обратили на это внимание.

– Вот видите, и время вас благословляет, – с чувством произнес отец Макарий.

Я призналась ему, что хочу очень скромно снять сцену отпевания Пушкина, ведь были из близких только Тургенев, дочери Осиповой и дядька Никита Козлов.

– А братья? – спросил отец Макарий. – Ведь его любили здесь, в монастыре, здесь он работал в библиотеке… Нет, его должны отпевать, как полагается.

И мы сговорились, что в съемках будут принимать участие монахи Святогорского монастыря.

– Ну, теперь пройдем к Александру Сергеевичу, – подытожил отец Макарий.

Мы вышли из комнаты. Давно наступил зимний вечер. Собор был охвачен серебристым туманом, и только у ворот пробивался золотистый свет.

– Я каждый вечер с Пушкиным беседую, – признался отец Макарий.

Я поблагодарила Провидение, приславшего сюда чуткого, прекрасного душой человека. Ведь еще шесть лет назад здесь царил некто, кто заявил однажды: «Уберите вашего Пушкина из нашего монастыря!» То есть ходатайствовал о перезахоронении Александра Сергеевича.

Вспомнились строки из книги Семена Степановича Гейченко, первого директора Пушкинского заповедника. После войны буквально в каждом метре земли саперы находили заложенные немцами мины, после разминирования группа офицеров с развернутым полковым знаменем взошла на могилу поэта и склонила к памятнику знамя.

Пушкин – общий и сокровенный. Любовь народная и любовь каждого сердца.

Обо всем этом думаю вечером девятого февраля, когда жить поэту остается несколько часов. От ветра и непогоды памятник закрыт стеклом.

– Вот увидите – завтра будет снег, – неожиданно предрекла Любовь Владимировна. – Всегда в этот день выпадает снег.

Отец Макарий пригласил нас в иконную лавку и одарил подарками. Вручил мне песнопения Святогорского монастыря, старинный крестик и небольшое изображение главной святыни монастыря – иконы Богородицы Одигитрии. А еще через несколько минут мы увидели ее воочию. Шла вечерняя служба, отец Макарий указал на большую икону в серебряном окладе и тихо пояснил: «Эта чудотворная икона сама явилась более четырехсот лет назад и чудом уцелела».

Придя домой, я зажгла свечку перед изображением чудотворной иконы и перед портретом Пушкина.

А наутро выпал снег.

Наступило десятое февраля – день памяти поэта, день ухода его из жизни.

Самое грандиозное свидетельство о таинстве перехода Пушкина в иной мир оставил Василий Андреевич Жуковский:

«Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо… Оно было так ново для меня и в то же время так значительно!.. Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовлетворенное знание».

А ведь это был день рождения самого Жуковского…

Я снова поехала в Святогорский монастырь. Отец Макарий вел литургию. Было много народу. Потом мы страстно говорили о культуре, о ее противостоянии массовому безобразию, словно давая присягу верности Александру Сергеевичу.