Наталья Бондарчук - Единственные дни

Поздно вечером добралась я до Петергофа. По окнам гостиницы, где виднелись развешанные костюмы, поняла, что группа вся собралась. Теперь нас девять человек. Все рады друг другу. В последний раз виделись в Керчи. Наш гример Инна Горбунова добиралась из Ялты, оператор Владимир Ронгайнен – из Иркутска, остальные – из Москвы.

И вот в Петергофе заседает небольшая группа заговорщиков и планирует завтрашнюю съемку. Зимний световой день короткий, поэтому необходимо учитывать каждую минуту. Татьяна Филатова провела эти дни в холодной конюшне, где упорно красила и переделывала карету. Успела.

Рано утром 11 февраля отправилась на съемочную площадку. Подъехал наш микроавтобус, и я наконец-то обняла своего дорогого друга Сергея Никоненко. Он, как всегда, был бодр и деятелен. Бывают люди, с которыми роднишься навсегда – мы ведь герасимовцы.

Вечером смотрительница Тригорского Римма Валентиновна Бурченкова пригласила женщин в баню. Отказаться от удовольствия побывать в тригорской баньке невозможно. И вот мы, взяв фонарики, решились идти напрямки через поле в соседнюю с нами усадьбу. Морозец был крепкий, небо мерцало звездами, в лесу кто-то выл…

– Говорят, здесь до сих пор волки водятся? – осторожно начала тему Татьяна.

Я тоже подлила масла в огонь:

– Да отчего же им здесь и не быть? Заповедник – он всех охраняет. Мы же видели здесь зайцев, значит, и лисы, и волки есть. Здесь где-то памятник зайцу поставлен, который Пушкина остановил от самовольной поездки в Петербург… в дни восстания.

– Давайте побыстрее пойдем, – предложила Татьяна, – пока нам самим памятников не поставили.

Мы ускорили наши передвижения, утопая в снегу, похрустывая корочками льда. Навстречу нам уже спешил хозяин усадьбы Константин Бурченков:

– Что это вы через поле, здесь же дорога есть?

– Да мы напрямки. А правда, что здесь волки водятся? – поинтересовалась Татьяна.

– Безусловно – здесь есть всё, что при Пушкине было… И белки, и лисы, горностай, еноты и волки частенько пробегают. Вот медведей уже нет, года полтора назад где-то недалеко от устья Сороти был убит последний. А волков можно часто услышать, как они на луну воют.

– Да-да, мы слышали… – подтвердила Татьяна.

И вот мы в бане. Пахнет березовыми вениками и дровами…

– Располагайтесь, а после бани прошу к нам чай пить, – предложил Константин.

В доме смотрительницы Риммы за нами ухаживала ее дочь – Татьяна. Я обратила внимание на ее тонкие черты лица и оленьи глаза.

– «Итак, она звалась Татьяной…». А не хотела бы ты у нас в фильме участвовать? – предложила я девушке.

Та засмущалась, но согласилась. Итак, в баньке нас помыли, чайком угостили, да и царевну тригорскую мы с собой прихватили. Обратно опять шли прямиком и после наливки никаких волков не боялись.

Наутро, четырнадцатого февраля, мы ещё ближе познакомились с Риммой Валентиновной – хранительницей Тригорского.

Она помогала нам во всём, в том числе выстраивать пространство для нашего фильма. На улице я увидела людей с цветами, они приехали отпраздновать день рождения Семена Степановича Гейченко, который похоронен в Тригорском. Вот так и еще одна дата совпала.

Вечером долго не могла уснуть. Одна за другой всплывали в сознании увиденные детали обихода Тригорской усадьбы – серебряный самовар, искусно сделанная клетка с поющим механическим соловьем. Вспомнила серебряный умывальник в небольшой нише с зеркалом и вешалкой с полотенцем. Вот они – реальные вещи для Никиты Козлова и Пушкина. Тут же родилась сценка умывания барина. К утру две сцены были изменены, а одна полностью явилась в Тригорском.

Начали снимать со стороны пруда. Тургенев и Маша не спеша шли по горбатому мостику, перекинутому через пруд. Шли – поклониться месту, где творил Пушкин.

Вглядываясь в удаляющиеся фигуры, я почувствовала, что этот эпизод и в монтаже будущего фильма должен иметь свое неспешное пространство, а над всем этим будет звучать голос самого Пушкина, как у Пастернака:

Так и будет в фильме: поляна с крылатой мельницей, мостик, занесенный снегом, михайловские рощи…

Будет как бы постепенное приближение к живому Пушкину, через реалии усадьбы и дома поэта.

Тургенев и Маша прошли мимо баньки к дому, поднялись на крыльцо.

Итак, мы снова в гостях у Прасковьи Александровны Осиповой. Любовь Владимировна Козмина уже облачилась в зеленое платье и сразу преобразилась в женщину XIX века. Нашлись и те, кто увидел в ней сходство с хозяйкой Тригорского. А пока нашим актрисам делают прически, мы с оператором выстраиваем кадр явления Пушкина. По нашей задумке в дверном проеме Осиповой видится живой Пушкин, он бросает ей цветок, ее руки тянутся к цветку, но он тает, а место, где видела она Пушкина, пусто.

Чтобы подчеркнуть ирреальность происходящего, создаем вокруг Пушкина свет летнего вечернего солнца. Он стоит в красной крестьянской рубашке, окруженный алым сиянием. Краем глаза наблюдаю, как сотрудники музея улыбаются нашему Пушкину – Днестрянскому – значит, вместили его в свое сердце.

Любовь Владимировна Козмина, сопровождаемая девушками, вошла в гостиную. На стол положили специально испеченный пирог, разлили чай по чашкам. По лицу Любы трудно было догадаться, что происходит в ее сердце, наполненном любовью к Пушкину и той ответственностью, которая на нее пала – играть Прасковью Александровну Осипову. Помогало, конечно, что, будучи пушкинистом, Любовь Владимировна многое знала об Осиповой.

Дружба с Пушкиным составляла жизненный интерес обитателей Тригорского и прежде всего самой Прасковьи Александровны Осиповой. От двух браков у нее было восемь человек детей. Несмотря на это и разницу в возрасте, Пушкин не в шутку ухаживал за ней, а спустя годы это не помешало им стать близкими друзьями.

И вот именно к ней, Прасковье Александровне, в трагические февральские дни, не зная дороги в монастырь, приехал Тургенев, сопровождая гроб с телом Пушкина. По сценарию она встречала его словами живого участия:

– Так и должно было произойти!.. – воскликнула Прасковья Александровна. – Но ведь какой случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтобы не проститься с Тригорским и с нами. Я ведь его как мать любила.