Антон Короленков - Сулла

После триумфа Сулла произнес речь перед народом, в которой перечислил все свои успехи и заявил о желании прозываться Счастливым. Правда, он уже принял это прозвище после падения Пренесте, но публично об этом, возможно, еще не объявлял.

Аппиан рассказывает, что в свое время Сулле был дан следующий оракул (ГВ. I. 97. 453): [1366]

Римлянин, мне повинуйся! Киприда великую силу Роду Энея дала. Бессмертным богам ежегодно Первинки не забывай от плодов уделять и подарки Богу Дельфийскому шли! У подножия снежного Тавра Город обширный лежит – он по имени назван Киприды, В городе том обитают карийцы. Там сложишь секиру, И осенит тебя власть своею широкою тенью.

Оракул весьма туманный, как и большинство дельфийских предсказаний. О какой именно власти шла речь, в нем не говорится – ведь Сулла достиг ее, например, став консулом. Впрочем, он сначала дал сбыться пророчеству, а уже потом отправил дары Афродите, хотя оракул подразумевал обратный порядок действий. Под карийским городом подразумевалась Афродисия в Карий, где находился храм богини любви. Видимо, именно там, согласно дельфийскому предсказанию, Сулла и посвятил Афродите золотой венок и золотую секиру с надписью (Аппиан. ТВ. I. 97. 455): [1367]

«Сулла владычный дары посвящает тебе, Афродита. Видел тебя он такою во сне, – ты в доспехах Ареса Шла по рядам войсковым, бранной отвагой дыша!»

Речь шла, конечно, не о Венере как богине любви, матери всего сущего, Прародительнице (Venus Genetrix), а о Венере Победоносной (Venus Victrix). И вообще Сулла провозгласил себя Эпафродитом, то есть любимцем Афродиты-Венеры (Плутарх. Сулла. 34.4; Аппиан. ГВ. I. 97. 452). Ее культ оказался популярен – впоследствии его «переняли» Помпеи и Цезарь. Так что сделать покровительницу Римской державы, мать легендарного Энея, своей личной патронессой было удачным шагом. [1368]Но преувеличивать значение Венеры в глазах Суллы не стоит – достаточно сказать, что изображение богини на монетах во время его диктатуры почти не чеканилось. Сулла постоянно демонстрировал связь с самыми разными богами: носил при себе золотую фигурку Аполлона; во сне ему являлась Ма-Беллона; на херонейском трофее начертано имя не только Афродиты, но и Ареса с Никой; в Сикионе Сулла сделал посвящения Аресу-Марсу, а после битвы при Тифатской горе облагодетельствовал храм Дианы. [1369]

И теперь владыка Рима решил не отступать от этого правила. Диктатор решил восстановить сгоревший в июле 83 года храм Юпитера Капитолийского, а также святилище Юпитера Анксура в Террацине, да и вообще внедрял в умы сограждан представление о себе как о наместнике богов. По его распоряжению восстановили храм Геркулеса Охранителя – стража города, появились или были возведены заново святилища Геркулеса в Тибуре и близ Сульмона. На Эсквилине появилась статуя Геркулеса Сулланского (Hercules Sullanus). На реверсах монет чеканилось изображение этого бога, которому Сулла посвятил десятую долю своих богатств. На монетах и рельефах диктатора не раз появлялась Виктория. В Пренесте было восстановлено святилище Фортуны, в котором одни ученые видят памятник победы, а другие – символ мира и согласия, что, впрочем, не очень вероятно. Что же касается Сатурна, олицетворявшего изобилие и процветание, то его место на монетах занял сам Сулла (Цицерон. За Росция. 131; Плиний Старший. XXXVI. 45; Валерий Максим. IX. 3. 8; Тацит. История. III. 72; Плутарх. Сулла. 35.1 и др.). [1370]

Диктатор не ограничивался одними культовыми постройками – отреставрировали форум, [1371]Гостилиеву курию; по-видимому, произошла и реконструкция Капитолия. В Риме заново вымостили улицы. [1372]Впервые со времен легендарного Сервия Туллия расширились пределы померия, уже не вмещавшие сильно выросшее население (Тацит. XII. 23; Авл Теллий. XIII. 14. 4). Это ставило Суллу в особое положение – он становился в один ряд с одним из самых почитаемых героев древности, так сказать, отцов-основателей. [1373]Правда, в источниках говорится, что старинный обычай предоставлял право раздвинуть городскую черту только тем, кто расширил границы Римской державы. Сулла ничем подобным похвалиться не мог. [1374]Правда, он расширил владения Рима в Италии за счет Цизальпинской Галлии, [1375]но это был чисто административный акт, тогда как обычай явно подразумевал именно завоевания. Но кто посмел бы напомнить об этом? В умы римлян внедрялось иное: благодаря Сулле Рим переживал обновление, и сам он вполне мог считаться не то что Сервием Туллием, а новым Ромулом. [1376]

Чтобы окончательно дать почувствовать согражданам, особенно простым, что наступил золотой век, диктатор решил пожертвовать десятую часть своего имущества Геркулесу и на эти средства устроить пиры для римлян – pollucta (Плутарх. Сулла. 35.1). [1377]«Излишек заготовленных припасов был так велик, – рассказывает Плутарх, – что каждый день много еды вываливали в реку, а вино пили сорокалетнее и еще более старое» (Сулла. 35.1). Вероятно, Сулла с умыслом демонстрировал эти излишки – иначе его богатство и щедрость не произвели бы впечатления.

Тогда же, в октябре 81 года, племянник диктатора Ноний Суфен устроил в честь побед дяди над италийскими повстанцами и Митридатом Евпатором игры, ludi Victoriae sullanae. [1378]Для этого из Греции пригласили столько атлетов, что Олимпийские игры в самой Элладе прошли по усеченной программе из-за нехватки участников – ограничились лишь забегом на один стадий. [1379]Увидели римляне и состязания квадриг. Одним из победителей в них стал, возможно, Гай Антоний Гибрида, впоследствии коллега Цицерона по консулату. [1380]Предполагают, что какая-то часть празднеств проходила в Пренесте [1381]– одном из крупнейших культовых центров Италии. [1382]Было постановлено проводить эти игры ежегодно. Решение такого рода явилось первым в римской истории; в 36 году аналогичным образом поступит Октавиан в отношении игр в честь победы над Секстом Помпеем (Беллей Патеркул. П. 27. 6; Аппиан. ТВ. I. 99. 463–464; Асконий. 88С). [1383]

Аппиан пишет, что игры были даны для того, чтобы дать римлянам отдохнуть от выпавших на их долю тягот (ГВ. I. 99. 464). Его сограждане, видимо, и впрямь отдохнули душой впервые за несколько лет, но самого диктатора постигло несчастье. Незадолго до того умер его сын от Метеллы (но не Фавст), а затем смертельно заболела и она сама. Жрецы запретили ему как авгуру подходить к умирающей и осквернять свой дом похоронами. Суеверный Сулла немедленно оформил развод и под этим предлогом велел перенести Метеллу в другой дом. Что чувствовала при этом несчастная женщина, и без того надломленная болезнью? Конечно, требования религии суровы, но ведь римляне не раз находили способ обойти их. Сулла их не нашел. Он любил супругу, но решил не шутить с богами, благоволением которых так дорожил.

Зато при погребении диктатор дал понять, как скорбит по умершей. Ради этого он нарушил им же введенные ограничения на затраты при похоронах, а на последовавших затем пирах ел то, что сам запретил недавними законами против роскоши (Плутарх. Сулла. 35. 2–4). С Цецилией Метеллой были связаны лучшие годы жизни Суллы. Женитьба на ней наряду с победами в Союзнической войне открыла ему путь к консулату. Она сопровождала его в Митридатовой войне. За насмешки над женой он жестоко отомстил не в меру языкастым афинянам. Вместе с Метеллой Сулла вернулся в Рим и познал сладость своей величайшей победы. Теперь все это осталось позади.