Антон Короленков - Сулла

Однако недовольство диктатурой нарастало. Злые языки уверяли, что Сулла с самого утра пьянствовал с мимами, шутами и кифаристами обоих полов, раздавая им земли и доходы целых городов, а также имущество проскриптов, да еще открыто предавался любви с другом юности Метробием, хотя тот уже и утратил былую привлекательность {Плутарх. Сулла. 33.3; 36. 1–2). Так ли это, мы не знаем: правда лишь то, что диктатор не раз отдыхал душой и телом в обществе полюбившихся ему с юности людей сцены. Здесь можно было не думать о сенате, законах, мятежах, соседних царствах и прочем. Плутарх пишет, что на пирах Сулла и слышать не хотел ни о чем серьезном, но при этом готов был выполнить любую просьбу (Сулла. 2.5). Стало быть, и просьбы не были слишком серьезными. Конечно, кое-какие деньги, и по своим понятиям немалые, люди сцены от диктатора получали – актеру Квинту Росцию Галлу Сулла даже даровал золотое кольцо, означавшее, что он попадает теперь в сословие всадников (Макробий. Сатурналии. III. 14. 13). Однако это был не мим и не шут, а вполне уважаемый артист, любимец нобилей, которые толпились вокруг него, «как придворные вокруг восточного монарха». [1390]Разговоры же о доходах с целых городов – явное преувеличение. Римскую верхушку бесило, что человек, изображающий из себя нового Ромула и защитника прав сената и нобилитета, якшается со столь сомнительной публикой, и недоброжелатели готовы были сочинять про эти встречи любые небылицы. Однако диктатора это не особенно беспокоило. [1391]

Еще одним поводом для недовольства «порядочных людей» стало знаменитое дело Росция. На нем мы позволим себе остановиться поподробнее. Секст Росций, богатый землевладелец из италийского города Америи, поддерживавший сулланцев, был убит в Риме, когда возвращался с пирушки. Убийство организовали, по-видимому, его родственники – Тит Росций Капитон и Тит Росций Магн. Предварительно они заключили сделку с вольноотпущенником (либертином) Суллы Корнелием Хрисогоном. В результате имя погибшего было задним числом внесено в проскрипции, хотя 1 июня 81 года, когда их срок истекал, уже давно прошло. Это позволило не только легализовать убийство, но и пустить с молотка имущество Секста Росция как проскрипта, что и было целью «мероприятия». В свое время Квинт Аврелий жаловался, что за ним гонится его альбанское имение; то же случилось и с Секстом Росцием, который, по словам Цицерона, попал в беду из-за множества прекрасных поместий. Их у него было тринадцать. Тремя самыми лучшими завладел Тит Росций Капитон, остальные захватил Росций Магн (Хрисогон, надо думать, удовольствовался деньгами).

Все имущество убитого, оценивавшееся в 6 миллионов сестерциев, продали за 2 тысячи. Его сын бежал в Рим, где нашел защиту у Цецилии, дочери Метелла Балеарского и сестры Метелла Непота. Видные граждане Америи отправили делегацию к Сулле в лагерь под Волатеррами, но Хрисогон убедил их не обращаться к диктатору, пообещав, что уладит дело сам. Росций-младший тем временем, видимо, стал добиваться справедливости через покровителей в Риме, и тогда убийцы выдвинули против него обвинение в отцеубийстве (Цицерон. За Росция. 6-28). Правда, закон о проскрипциях не запрещал убивать опальных даже их детям, но как преодолели это противоречие обвинители, неизвестно.

Это было первое дело, которое рассматривала комиссия по делам об убийствах, только что начавшая работу (§ 28). Защиту Росция-младшего взял на себя начинающий оратор из Арпина, 26-летний Марк Туллий Цицерон, благодаря чему мы и знаем о деталях дела – правда, только в версии защиты. Однако важно не столько то, в какой мере соответствует эта версия истине (вряд ли отклонения слишком уж сильны), а тон, которым произнесена речь Цицерона.

Прежде всего оратор заявляет, что сочувствующие Росцию нобили присутствуют в суде, но молчат, желая избежать опасности (periculum) (За Росция. 1). Он называет их – Метеллы, Сципионы, Сервилии (§ 15). Дело Росция ведет Марк Валерий Мессала. Чего же боятся столь знатные люди? Прямого ответа Цицерон не дает, но догадаться нетрудно. Он почти с самого начала идет в атаку, доказывая, что за кулисами аферы стоит фаворит диктатора Хрисогон. Намек ясен – он-то и нагоняет страху на именитых доброхотов Росция. [1392]Вольноотпущенник не просто изображен негодяем. Оратор сравнивает его с одним из самых одиозных марианцев – Фимбрией, который грозился подать в суд на Сцеволу за то, что тот не принял клинок всем телом, когда Фимбрия на него покушался (§ 33–34). Иными словами, чем же победители лучше побежденных? Дело Росция превращается в дело Хрисогона. [1393]

Казалось бы, зачем это понадобилось? Для того чтобы доказать невиновность подсудимого, аргументов хватало и так. А ведь Хрисогон – вольноотпущенник Суллы. Правда, Цицерон твердит, что Сулла о его махинациях не знал (§ 21, 25, 26, ПО, 127, 131–132), что вполне вероятно. [1394]Но дело ведь не в данном конкретном случае, а в том, что такое в принципе возможно – и понятно, благодаря кому. [1395]Все прекрасно знали, что диктатор водит дружбу с разными сомнительными личностями – актерами, кифаристами, шутами и прочими, среди которых немало либертинов, – и оказывает им милости. Да и любому римлянину было ясно, что патрон отвечает за своих вольноотпущенников, хотя Цицерон для виду это и отрицал (§ 130).

Весьма двусмысленно выглядит защита Суллы от возможных обвинений в причастности к злодействам Хрисогона: у него-де много дел, он врачует «упущения прошлого», ему некогда перевести дух, мошенники только и ждут, когда диктатор отвернется, чтобы они могли делать свои грязные дела, он подобен Юпитеру, от которого люди видят не только благо, но и стихийные бедствия, однако не обижаются на него за это (§ 22, 131). Но все это он делает один (solus), и не просто занимается делами управления, а царствует (regeref), то есть является тираном, узурпировав полномочия, при нормальном республиканском режиме разделяемые между разными магистратами. Да и известно, какими «важными делами» занят Сулла – проводит время с мимами и шутами. Говоря о неосведомленности Суллы об аферах Хрисогона, Цицерон употребил слово imprudente, означающее и «по неведению», и «по недальновидности». Сравнение с Юпитером, отражавшее штампы сулланской пропаганды, отдает откровенным сарказмом. [1396]

Оратор не стесняясь поносит дело победителей. «Если брались за оружие только ради того, чтобы последние люди обогащались чужими деньгами… и если нельзя не только действовать, но и говорить поперек, тогда, значит, этой войною не возрожден, не поднят с одра римский народ, а сокрушен и раздавлен». Правда, Цицерон тут же оговаривается, что «это не так, судьи», но предыдущие слова звучат куда убедительнее (§ 137–138). Он прямо обличает проскрипции, погубившие многих достойных людей. Их гибель он объясняет опять-таки двусмысленной imprudentia, не то неведением, не то недалекостью полководцев-победителей (imprudentibus imperatoribus) – Суллы и его помощников. Избиение многих судебных ораторов Цицерон сравнивает с резней при Тразименском озере и Каннах (§ 89), что уподобляет диктатора Ганнибалу – злейшему врагу Рима. Цицерон предупреждает, что если поощрять таких, как Хрисогон, то людей начнут убивать даже у судейских скамей (§ 12). Но ведь это не столько предупреждение, сколько лишь слегка шаржированное изображение недавно закончившегося террора, когда резня шла прямо на улицах. Оратор открыто издевается над законом о проскрипциях, говоря, что не знает точно, был ли это закон Корнелия или Валерия (§ 125), – иными словами, был ли это вообще закон?! Наконец, он напоминает, что сенат не дал согласия на проскрипции (§ 153). [1397]Столь подробно живописав безобразия нынешнего режима, Цицерон ни слова не сказал о том, в чем конкретно изменилось положение к лучшему после победы сулланцев.