Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Вначале число итальянских партизан было небольшим, но, воодушевленные примером неаполитанцев, люди постоянно вливались в их ряды, так что за восемнадцать прошедших месяцев партизанская армия насчитывала уже 200 000 человек. Союзники, оценив их возможности и силу, сбросили им на парашютах 6500 тонн продовольствия, оружия и боеприпасов.

Имена Ганнибал, Львиное сердце, Шторм и Ягуар скрывали их истинные фамилии. Многие решительные люди вступили в гарибальдийские бригады, сформированные итальянским коммунистом номер два — сорокатрехлетним Луиджи Лонго — на севере страны, в Милане. У них был собственный сленг: «носовой платок» означал захваченного в плен фашиста, а снабдить кого-либо «паспортом в Швейцарию» — ликвидировать ударом ножа темной ночью или всадив в него пулю.

Со своих баз в пекарнях, на кладбищах, в конюшнях они наносили удары по военным конвоям и войсковым транспортам Республики Сало Муссолини. В течение двух длинных зим их главным противником была нужда во всем. Людям часто приходилось находиться в горах в легкой летней одежде, в которой им удалось уйти к партизанам, и рваной обуви. Одну сигарету курили по очереди человек пятнадцать. Вынужденную диету, длящуюся долгие недели, составляли кукурузная похлебка и каштаны.

Неоценимую помощь им оказывали крестьяне, порою делившиеся последней салями и предоставлявшие ночлег незнакомым людям.

Маршал Родольфо Грациани своими действиями лишь пополнял их ряды, настоятельно требуя проведения призыва в свою армию, в результате чего не только солдаты, но и офицеры не разбегались лишь из-за постоянной угрозы расстрела. Секретарь партии Алессандро Паволини также способствовал росту числа партизан, загоняя людей во вновь создаваемые черные бригады, предназначенные для борьбы с повстанцами. На заводах и в крестьянских дворах из уст в уста передавался пароль: «Дорога в горы является дорогой к славе».

Воздух на вилле Орсолине был спертым и душным. Температура в кабинете первого этажа день и ночь поддерживалась на уровне двадцати пяти градусов по Цельсию. Однако утром 18 декабря, когда над озером Гарда стелился туман, Муссолини ежился от холода. За столом шел откровенный обмен мнениями. Его дочь Эдда горячо отстаивала право своего мужа на жизнь.

Витторио Муссолини, находившийся за стеной кабинета, услышал резкий голос сестры, но лишь покачал головой. Ведь он просил Эдду отложить разговор на более позднее время. Похудевший, побледневший, с отвислыми щеками Муссолини, одетый в уже потертую форму почетного капрала милиции, казалось, не мог выдержать столь яростной атаки. Голос Эдды, хриплый от ярости, был хорошо слышен.

— Вы все сошли с ума, — кричала она отцу. — Война проиграна. И не стоит предаваться иллюзиям: немцы смогут оказывать сопротивление не долее нескольких месяцев. Джалеаццо же, несмотря на все это, приговорен к смерти!

Витторио не расслышал ответ отца, но знал, с каким трепетом тот ждал этой встречи. Муссолини вспомнил день похорон Бруно три года тому назад, когда Эдда, решившая не плакать, так закусила нижнюю губу, что кровь стала сочиться по ее подбородку.

— Моя дочь может оказаться опасным противником, — признался он тогда кому-то из министров.

Амбиции не позволили Муссолини отменить или отложить день казни Джалеаццо Чиано, арестованного восемь недель тому назад в веронском аэропорту, когда он возвращался в Италию, и ставшего узником номер 11 902 в городской тюрьме постройки шестнадцатого века. В отдельных камерах там находились пять членов большого совета, которых фашистской полиции удалось отыскать и задержать: семидесятивосьмилетний маршал де Боно, совершенно глухой Джиованни Маринелли, Туллио Джианетти, хотя тот и отказался от своего голосования через несколько часов после окончания заседания совета, а также Луччиано Готтарди и Карло Пареши, присоединившиеся к большинству.

14 ноября на конгрессе фашистской партии в прокуренном зале веронского Кастельвеччио, где дебаты по восьми пунктам манифеста нового правительства продолжались восемь часов, было принято единогласное решение о их казни. Шеф городской полиции майор Никола Фурлотти подвел черту под яростными криками двухсот делегатов:

— Предатели должны заплатить за свое деяние, и как можно раньше.

За двадцать бурных лет колесо истории совершило полный оборот, и Муссолини знал об этом. 8 января 1944 года, когда все шесть заключенных предстали перед специальным трибуналом в том же Кастельвеччио, дуче испытал на себе такое же давление твердолобых, как и в тот день, когда милицейские шефы ворвались в его кабинет во дворце Чиги, навязав ему диктатуру.

Эдда долго размышляла о происходившем. В тот день, когда была создана Республика Сало, а Муссолини беседовал со своими министрами в Ла-Рокка, она напрямую спросила Алессандро Паволини об отношении нового правительства к Чиано. Секретарь партии, не удостоив ее ответом, вышел из комнаты. Тогда она немедленно послала Витторио в Германию, чтобы привезти детей, остававшихся там в заложниках, на итальянскую землю.

Затем написала Муссолини формальное письмо: «Дуче, мой муж находится в заключении уже два месяца, и ему отказано в двухчасовых прогулках… как злостному уголовнику… Мне разрешили с ним встретиться, но в присутствии представителя рейха и коменданта тюрьмы, находившихся на расстоянии трех метров… Письмо пишет женщина, требующая соблюдения всех прав, предоставляемых каждому заключенному, и для своего мужа…»

Муссолини попытался оправдать свои действия, сказав, что не может преступать законы в целях создания привилегированного положения для своего зятя. Лично он простил Чиано и даже заявил этому чертову послу Рану, что Чиано мог бы быть идеальным министром иностранных дел Республики Сало. Но вся свора — Гитлер, Риббентроп, Паволини и другие — никогда ничего не забудет и не простит. Они хотят видеть, хватит ли у него силы и выдержки не вмешиваться в судопроизводство Чиано и не проявить к нему сострадание. Даже Рашель была настроена воинственно и крикнула Чиано при встрече в замке Хиршберг:

— Дуче не является какой-то частью мебели, которую относят на чердак, когда она надоедает.

Однако с самого начала ноября, когда она приехала на озеро Гарда вместе с Романо и Анной Марией, она ни разу не говорила о том, что Чиано должен предстать перед судом. Сам Муссолини тоже на эту тему не заговаривал. Но появление Кларетты Петаччи, поселившейся неподалеку на вилле Фиордалисо вместе с семьею, вызвало бурную сцену при его возвращении в тот день со службы домой.

Витторио понял, что встреча достигла своего кульминационного пункта. Эдда знала, что проиграла. Ё слепой ярости она обратилась к отцу, который ее обожал, и сказала с колкостью: