СТИВЕН АМБРОЗ - Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Утром 8 сентября Президенту сообщили, что председатель Верховного суда Фрэд Винсон умер от инфаркта. Эйзенхауэр полетел в Вашингтон на похороны. Он скорбел о кончине своего старого друга, партнера по игре в бридж, но его неотвязно преследовала мысль, кто же сможет заменить его. Эйзенхауэр еще раньше обещал первую же освободившуюся вакансию в Верховном суде Эрлу Уоррену, но тогда он даже не мог предположить, что этой вакансией окажется должность председателя Верховного суда. Поэтому Эйзенхауэр считал, что может свободно обсуждать другие возможные кандидатуры (и сделал это), включая Джона У. Дэвиса из Западной Виргинии, кандидата от Демократической партии на пост президента на выборах 1924 года, юриста, который при слушании дел о сегрегации выступал против позиции южан. Эйзенхауэр имел в виду и Джона Фостера Даллеса, действительно спросив его, не хочет ли он занять эту должность. Даллес отказался, сказав, что предпочитает остаться в Государственном департаменте.

Не то чтобы Эйзенхауэр хотел взять назад обещание, данное Уоррену. Просто он обсуждал с Уорреном его основные философские воззрения, и губернатор Калифорнии произвел на него хорошее впечатление. Браунелл позднее вспоминал, что Эйзенхауэр "считал Уоррена большим человеком; его уважение к нему переросло в искреннюю любовь". Эйзенхауэр писал своему брату Эдгару, что "с самого начала знакомства с Уорреном думал о его назначении в Высокий суд"*16.

Но Эйзенхауэр хотел обдумать это назначение не спеша, серьезно, поскольку оно было связано, пожалуй, с самым важным кадровым решением за все время его президентства. "Я не намерен совершать какие-либо ошибки из-за поспешных действий", — сказал он одному из консультантов. Декану юридического факультета Колумбийского университета, который назвал несколько фамилий, Эйзенхауэр так объяснил свою позицию в этом вопросе: "Свою основную задачу я вижу в том, чтобы хоть как-то помочь в восстановлении престижа Верховного суда, которым он раньше обладал и которому, по моему мнению, был нанесен изрядный ущерб во время Нового или Справедливого курса". Он признался, что ищет "человека с большим опытом, профессионально компетентного, с безупречным послужным списком, честного и пользующегося уважением"*17.

Всеми этим качествами, в числе других, обладал Уоррен. Эйзенхауэра нельзя было обвинить в том, что он уплачивал политический долг, назначая Уоррена, так как в течение всей кампании по выдвижению в президенты Уоррен был его соперником и оставался им до самого конца, до окончания конференции. Уоррен придерживался центристской позиции, причем настолько центристской, что брат Эйзенхауэра, реакционер Эдгар, осуждал его как сторонника левых взглядов, в то время как другой брат, Милтон, писал, что он и его друзья считают Уоррена опасно переместившимся вправо. Эйзенхауэр ответил Милтону: "Уоррен совершенно определенно был либеральным консерватором; у него такой тип политического, экономического и социального мышления, которое, как я считаю, нам необходимо иметь в Верховном суде"*18.

В конце сентября Эйзенхауэр объявил о назначении Уоррена на должность верховного судьи без слушаний в Конгрессе (члены Конгресса были на каникулах). Эйзенхауэр сделал это по причинам, изложенным выше, но основной причиной была для него простота принятия этого решения. Эйзенхауэр лично знал многих выдающихся юристов, судей и других деятелей. Он строго судил об их характерах и талантах, но это назначение ему представлялось самым лучшим из всех, зависящих от него. Он был убежден, что Уоррен, как никто в стране, подходит для должности верховного судьи.

Когда Конгресс вновь собрался на сессию в январе 1954 года, Эйзенхауэр направил в Сенат формальное представление о назначении Уоррена. Однако сенатор Лангер при поддержке некоторых других сенаторов из числа членов старой гвардии задержал утверждение. Эйзенхауэр сделал такую запись в своем дневнике: "[Если] республиканцы как группа откажутся признать его [Уоррена], я выйду из Республиканской партии и постараюсь организовать группу из умных независимых людей, пусть даже и небольшую"*19. Несмотря на многочисленные сложности во взаимоотношениях с Уорреном в последующие семь лет, его никогда не покидало убеждение в правильности выбора.

8 октября Эйзенхауэр открыл пресс-конференцию, зачитав заранее подготовленное заявление, в котором речь шла о недавнем испытании советской водородной бомбы. Президент сказал, что это событие не было неожиданным, и добавил: "Советы теперь имеют запасы атомного оружия... они способны совершить атомное нападение на нас, и эта способность будет со временем возрастать". Перейдя к обсуждению положения в Америке, он заявил: "Мы не намереваемся раскрывать детали нашей мощи в тех или иных видах атомного вооружения, но эта мощь велика и постоянно крепнет". Он заверил прессу, что вооруженные силы обладают достаточным ядерным арсеналом для выполнения тех специфических задач, которые на них возложены. Он также предупредил, что "эта колоссальная сила должна быть уменьшена до уровня, на котором она будет полезной услугой человечеству"*20.

Миллионы согласились с последней фразой Президента. Более важно, что с ней согласились и ведущие американские ученые, которые уже до этого начали призывать к разоружению и проведению исследований по использованию атомной энергии в мирных целях. Самым важным было согласие Дж. Роберта Оппенгеймера, бывшего научного руководителя проекта "Манхеттен"*. В июле 1953 года Оппенгеймер опубликовал в журнале "Форин эфэйрс" статью, озаглавленную "Атомное оружие и американская политика". В этой статье Оппенгеймер предупреждал, что гонка вооружений между сверхдержавами может привести только к катастрофическим последствиям и в любом случае не имеет смысла. Когда Америка произведет свою "двадцатитысячную бомбу, она... не сможет парализовать их двадцатитысячную бомбу". Оппенгеймер очень образно сравнил Соединенные Штаты и Советский Союз с "двумя скорпионами в бутылке, каждый из которых способен убить другого, но только ценой своей собственной жизни". Он настаивал на том, что американскому народу надо сказать правду о размере и мощности ядерного арсенала, и призывал к "искренности со стороны представителей народа этой страны"*21.

[* Проект по разработке первой атомной бомбы.]

Статья Оппенгеймера обострила, но не начала споры внутри Администрации Эйзенхауэра по вопросу атомной политики. Без сомнения, это была самая важная проблема, стоявшая перед Эйзенхауэром, поэтому он относился к ней с исключительной серьезностью. Он назначил Оппенгеймера главой группы советников, которые должны были давать Президенту свои рекомендации по вопросу гонки вооружений; кроме того, Оппенгеймер уже был председателем Главного консультативного комитета Комиссии по атомной энергии. Эйзенхауэр читал докладные записки Оппенгеймера и считался с его мнением; он был согласен с ним: гонка ядерных вооружений — сумасшествие; он также считал, что американский народ поддержит любое его предложение о реальном разоружении, если ему рассказать с наглядными примерами о разрушительной силе водородной бомбы. Поэтому Президент поручил К. Д. Джексону работать над речью — положительным ответом на призыв Оппенгеймера к искренности. Джексон назвал работу по подготовке речи "операцией искренности" и трудился над ней в течение весны и лета 1953 года. Он с энтузиазмом поддерживал основную идею Оппенгеймера.