СТИВЕН АМБРОЗ - Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Эйзенхауэр не согласился с анализом Лэнда. По его мнению, русские "прибегли к практике отбора лучших умов и безжалостного пришпоривания остальных". Он также не считал, что ему одному под силу вдохнуть новый дух в научную подготовку и исследования в США. Но все же он согласился: "...может быть, сейчас самое подходящее время попытаться сделать это. Люди обеспокоены и думают о науке, наверное, это беспокойство можно обратить в конструктивный результат". Раби заметил, что Эйзенхауэру необходим советник по науке. Конечно, признал Президент, такой человек был бы "крайне полезен"*30. Вскоре он назначил на эту должность д-ра Джеймса Киллиана, президента Массачусетского технологического института. Киллиан был весьма популярной фигурой, и Эйзенхауэр сделал его одновременно главой Консультативного комитета по науке при президенте.

Через некоторое время Эйзенхауэр встретился с Натаном Туайнингом и обсудил с ним методы и средства сокращения расходов в области ядерных вооружений. Президента интересовало, зачем Комиссия по атомной энергии и Объединенный комитет начальников штабов хотят иметь так много бомб. Он спросил: "Что же они собираются делать с таким огромным количеством чудовищного оружия?" Располагая арсеналом, насчитывающим многие тысячи бомб, считал Эйзенхауэр, "мы, конечно, создаем избыточные резервы и очень пессимистично оцениваем то, что может быть доставлено к цели". Он думал, что Б-52 обладают "большой проникающей способностью". Туайнинг подтвердил это предположение и заметил, что "ВВС не удовлетворятся до тех пор, пока не будут иметь одну водородную бомбу в расчете на каждый самолет плюс значительный резерв"*31.

Эйзенхауэра весьма тревожило увеличение расходов на вооружение. Спутник повлек за собой невообразимый рост требований на выделение все больших и больших средств на космические исследования и разработку ракетной техники, на вооруженные силы обычного типа, на федеральную поддержку исследований в колледжах и университетах, на убежища от радиоактивных осадков и на множество других проектов. Но экономические показатели ухудшались; 1957 год был годом спада, в результате этого поступления в федеральный бюджет сократились. Если в предыдущие два года бюджет был сбалансированным, то теперь существовала вероятность бюджетного дефицита. 1 ноября на совещании Кабинета Эйзенхауэра забросали предложениями. "Послушайте, наконец! — взорвался Эйзенхауэр. — Я тоже хочу знать, что находится на обратной стороне Луны, но я не буду платить за то, чтобы узнать это в текущем году"*32.

Настроения общественности были другими. Эйзенхауэр получал многочисленные советы от отдельных лиц, от целых групп, организаций, которые концентрировались вокруг темы — "безопасность более важна, чем сбалансированный бюджет". Айк был уверен, что может получить от Конгресса ту сумму, какую запросит на оборонные расходы на ближайшей сессии, но он считал, что предложенные расходы "неоправданны". Он напомнил одному из комитетов Конгресса: "...мы должны помнить, что защищаем образ жизни, а не только собственность, богатство и даже наши дома... Если мы должны будем прибегнуть к чему-либо напоминающему казарменное государство, то все, что мы жаждем защищать... может исчезнуть"*33. Эйзенхауэр отказался уступить давлению, отказался начать программу строительства радиоактивных убежищ, отказался увеличить обычные и ядерные вооруженные силы, отказался впасть в панику.

Это был один из его звездных часов. Если в сентябре 1957 года, во время событий в Литл-Роке, он не сумел показать себя лидером и, как следствие этого, пережил одно из самых значительных падений своей популярности за все время президентства, то в октябре и ноябре 1957 года его действия в ответ на запуск спутника и вызванное им волнение общественности были отмечены одним из самых высоких пиков его популярности.

Весьма сомнительно, что кто-либо другой на его месте смог бы сделать то, что сделал Эйзенхауэр. Требования иметь больше убежищ, больше бомбардировщиков, больше бомб, больше средств на исследования и разработку ракет и спутников было почти невозможно отразить. Только Айк мог сказать "нет" и отвергнуть их. Единственный в своем роде престиж среди сограждан делал его недоступным для нападок по вопросу национальной обороны. Фонд Форда, братья Рокфеллеры, Объединенный комитет начальников штабов, Конгресс, практически все, кто будет назван в 60-е годы истеблишментом, выступали за увеличение расходов на оборону.

Но Эйзенхауэр сказал "нет" и продолжал так говорить до конца своего срока. Этим он сэкономил для страны многие миллиарды долларов и спас ее от многих, никто не может сказать — скольких, шрамов на ее теле. Спокойный, взвешенный, основанный на здравом смысле ответ Эйзенхауэра на запуск спутника стал, может быть, самым замечательным его подарком нации, и, наверное, только потому, что он был единственным человеком, который мог сделать такой подарок.

25 ноября после ленча Эйзенхауэр пошел в свой кабинет, сел за письменный стол, начал подписывать некоторые бумаги и внезапно почувствовал головокружение. Он покрутил головой, как бы стряхивая это ощущение, и протянул руку, чтобы взять очередную бумагу. Это ему удалось с трудом, и, когда он попытался прочитать текст, слова, казалось, поползли с верхнего края листа. Сбитый с толку, раздраженный, Эйзенхауэр уронил авторучку. Поняв, что не может ее поднять, он встал со стула и испытал новый приступ головокружения. Чтобы не упасть, он ухватился за спинку стула.

Потом он снова сел и нажал звонок вызова Энн Уитмен. Когда она вошла, он попытался рассказать ей, что произошло, но обнаружил, что не может говорить внятно. Слова были совсем не те, которые он хотел сказать, они возникали в беспорядке и лишали его речь смысла.

Уитмен была ошеломлена, обнаружив Президента в Овальном кабинете и услышав его невнятную речь. Она позвала Энди Гудпей-стера. Когда он пришел из соседнего офиса, то сразу оценил ситуацию. Он взял Эйзенхауэра за руку, помог ему подняться со стула и дойти до двери. "Г-н Президент, я думаю, что мы должны уложить вас в постель". Эйзенхауэр, поддерживаемый Гудпейстером, шел без труда, и у него не было никаких болевых ощущений. Когда они дошли до спальни, Гудпейстер помог ему раздеться и лечь. Через несколько минут пришел д-р Снайдер. Айк лежал спокойно, потом повернулся, чтобы вздремнуть*1.

Снайдер попросил прийти врачей-неврологов, Гудпейстер позвонил Джону Эйзенхауэру, а Уитмен рассказала Мейми о том, что случилось. Первоначальный медицинский диагноз — легкая форма паралича. Снайдер предположил, что у Президента был спазм в одном из мелких капилляров головного мозга. К тем, кто находился в гостиной, присоединился Шерман Адамс. Он сказал, что позвонил Никсону с двоякой целью: проинформировать его и попросить присутствовать на торжественном обеде вместо Президента этим вечером.