Владлен Владимиров - Единожды приняв присягу...

31 мая 1927 года по делу выпесено заключение: в связи с тем, что при дознании прямых улик, свидетельствующих о контрреволюционной деятельности Черняка, не обнаружено, а установлен только факт его секретарства в стачечном комитете, за что привлечение к ответственности нецелесообразно из-за давности, и принимая во внимание, что в течение семи лет Черняк при Советской власти занимал различные ответственные должности, по которым характеризовался положительно, следствие по его делу прекратить и Черняка А. Ф. из-под стражи освободить. Заключение введено в силу постановлением Коллегии ОГПУ СССР от 7 июня 1927 года».

— Вы по-прежнему настаиваете на первоначальном мнении? — спрашиваю, отложив справку на угол стола.

— Настаиваю, — отвечает Саннипский.

— Честно признаться, пока серьезных оснований не видно. Биография не безупречная, но и не криминальная.

— А стачечный комитет?

— Не убедительно, Борис Яковлевич. Человек уже находился под следствием и освобожден, как вы пишете, коллегией ОГПУ, а это, копечно же, серьезно.

— Я нисколько не оспариваю решение коллегии, Виктор Васильевич. Лишь настаиваю на самом пристальном рассмотрении того, что попало в поле нашего зрения.

За окном опять догорает тихий осенний вечер. На улице, рассыпая трели звонка, простучал по рельсам трамвай. Из недалекого парка поплыли звуки духового оркестра — на танцевальной площадке белым вальсом начинается вечернее гуляние.

Жизнь идет своим чередом, и люди, на своих плечах вынесшие недавнюю войну и тяжким трудом поднимающие страну из разрухи, тянутся к радости и покою.

Дорогой ценой оплачен нынешний мирный вечер на фронтах Великой Отечественной и раньше, в годы гражданской войны. Однако еще далеко не каждый бой завершен окончательно, не в каждой схватке поставлена последняя точка. Об этом часто не знают и не думают люди, которые сейчас работают в заводском цеху, сидят дома за семейным столом, трясутся в дребезжащем трамвае или кружатся в вальсе на танцплощадке.

Они свое отвоевали на фронтах и в тылу, а незаконченные схватки возложили на нас — на чекистов.

Вот и сидим мы, два офицера органов государственной безопасности, и размышляем о загадке тридцатитрехлетней давности. С чем же мы столкнулись? С банальным случаем политической незрелости молодого человека, по роковому стечению обстоятельств оказавшегося подле кровавой трагедии? С соучастником преступления, прощения которому нет и не будет ни в какие времена? Правомерно ли нам, «периферии», ничем не связанной с Закавказьем и Каспием, вновь поднимать дело, следствие по которому вели столичные органы? Где основания, чтобы брать под подозрение полноправного гражданина нашей страны? И в то же время оставить без впимания эти материалы мы не можем. Профессиональная интуиция подсказывает, что мы не вправе от них отмахнуться, так как они относятся к событию, имеющему большое значение в познании истории нашей Родины и борьбы за победу революции. Значит, прежде всего надо тщательно изучить имеющиеся документы, а потом уже принимать решение о дальнейших действиях.

— Какие материалы есть в деле? — спрашиваю у Саннинского.

Старший лейтенант заметно оживляется и, тряхнув рыжеватой шевелюрой, говорит, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово:

— Следствие 1927 года, к сожалению, почти не располагало документами. Кроме выписок из показаний Чайкина и Краже и нескольких материалов весьма общего характера расследование строилось на показаниях самого Черняка. Впрочем, в тот момент исчерпывающими сведениями о красноводских событиях ни чекисты, ни историки еще, вероятно, не располагали. Если внимательно проанализировать показания Черняка сквозь призму исторических данных, которые известны сейчас, думаю, многое может проясниться.

— Хорошо, — соглашаюсь с настойчивым офицером, прикидывая в уме, как освободить его на несколько дней от хлопотных и трудоемких текущих дел. — Поручаю вам сделать такой анализ.

«В показаниях следствию, производившемуся органами ОГПУ в 1927 году, гражданин Черняк А. Ф. изложил события и свое участие в них таким образом.

В июле 1918 года в Красноводск прибыла делегация рабочих Кизыл-Арватских железнодорожных мастерских. По инициативе этой делегации общее собрание рабочих и служащих Красноводской железнодорожной станции и депо распустило местный Совет рабочих и солдатских депутатов как несправившийся с возложенными обязанностями и избрало временный стачечный комитет. Черняк был выбран секретарем этого комитета, но занимал должность непродолжительное время и участвовал лишь в нескольких заседаниях, а затем отошел от этой работы, по предложению представителей интеллигенции организовал и возглавил редакцию местной газеты, в которой публиковалась информация, поступавшая по телеграфу и радио из Москвы.

В сентябре 1918 года ему от местных жителей стало известно, что в Красноводск пришел пароход, на котором прибыли большевистские деятели из Баку. Потом, тоже из случайных разговоров, узнал, что эти деятели были сняты с парохода, арестованы и находились в тюрьме. О дальнейшей их судьбе до него доходили только отрывочные слухи.

Летом 1919 года Черняк выехал в Баку, а затем в Ставрополь, где под фамилией Сергеев (литературный псевдоним) до 1922 года работал ответственным секретарем в газете. Потом вернулся на родину, год работал председателем волостного исполкома, перешел в уездный исполком, до ареста находился на ответственных должностях в уездных и окружных организациях. После освобождения из-под стражи в 1927 году продолжал работать в окружных и районных организациях.

Особого внимания заслуживают следующие факты. Первое: в 1918 году из Кизыл-Арвата в Красноводск прибыла не делегация рабочих железнодорожных мастерских, а крупный вооруженный отряд контрреволюционного Туркестанского правительства, Совет рабочих и солдатских депутатов был уничтожен в результате контрреволюционного мятежа. Второе: в сентябре 1918 года в Красноводске находились регулярные войска английских интервентов, включая подразделения Хэмпширокого полка, а также соответствующие английские спецслужбы. Третье: из Красноводска Черняк переезжает в город Баку, где находится буржуазно-помещичье правительство мусаватистов, а в 1920 году, когда там восстанавливается Советская власть, уезжает в Ставрополь, где его никто не знает, Четвертое: именно в этот период Черняк меняет фамилию на литературный псевдоним…

Сопоставление косвенных данных позволяет выстроить рабочую гипотезу, из которой следует, что при дознании в 1927 году, воспользовавшись отсутствием прямых улик и недостатком достоверных сведений, Черняк обманул следствие, скрыл опасные для него обстоятельства и ушел от ответственности».