Владлен Владимиров - Единожды приняв присягу...

Новороссийские товарищи на запрос сообщили: «Гражданин Серков А. А. уроженцем Новороссийска не является».

Я насторожился, стал изучать другие документы.

Из пенсионного дела Серкова следовало, что в нашу область он приехал в 1943 году и до конца войны работал на молокозаводе в поселке Станично-Луганское. И трудовая книжка там выдана.

Опять несоответствие: молокозавод действовал с конца 1944 года, значит, либо Серков там никогда не работал, либо…

Места работы после 1945 года подтвердились. В любом случае, две такие неточности вызывали подозрение: а но скрывается ли человек под чужим именем?

Поинтересовался женой Серкова — Надеждой Платоновной Кононовой. Открылась нелегкая судьба: гитлеровцы, оккупировав Донбасс, угнали ее с маленькими детьми на руках в Германию, на фашистскую каторгу.

Беседы со знакомыми и товарищами Кононовой по работе дало мало — женщина неграмотная, забитая, очень скрытная, о муже и семейных делах никогда ничего не рассказывает.

И все же внимание привлекали два факта: что Надежда Платоновна — уроженка поселка Станично-Луганское и что репатриирована из Германии в 1945 году.

В начале октября 1970 года Серков внезапно исчез из Ворошиловграда. Больше месяца — никаких следов, никаких вестей.

Тут-то я и вспомнил о почтальоне Марийке, о которой рассказывала Пахомова в беседе весной.

Не часто приходится встречать человека, который заслуженно вызывает всеобщую симпатию абсолютно всех, кто с ним соприкасается. Мария Ивановна Лысенко оказалась именно такой. И я невольно испытывал неловкость, что, беседуя с ней о разных разностях, не мог раскрыть истинную причину обращения к ней.

Впрочем, имя Серкова в разговоре возникло без малейшей с моей стороны инициативы.

— Нет на свете справедливости, — рассуждала почтальон. — Вот, скажем, баба Ульяна, ей теплое слово позарез нужно, а я письмо несу Сычу.

— Кому-кому? — переспросил я.

— Да Сычу этому, Серкову.

И она рассказала такую историю. Накануне в адрес Серкова пришло письмо. Встретив Кононову у ворот, почтальон отдала его и хотела уйти, но Надежда Платоновна попросила прочитать письмо, мол, неграмотная, муж уехал на Север и вернется не скоро.

Пришлось почитать. Письмо из Киргизии, из города Токмака, от Марии Марченко. Это почтальон запомнила точно — мать до замужества носила такую же фамилию. Писали, судя по всему, родственники.

— Вот я и говорю: где на свете справедливость? — вопрошала Мария Ивановна с наивным недоумением. — Кому письмо нужнее: одинокой старушке или этому бесчувственному чурбану? Так нет. Этому все: и письмо, и родственники, и еще не по-русски что-то написано.

Выяснив, что «что-то пе по-русски написанное» — несколько строк на каком-то иностранном языке, я сделал вид, что этим не интересуюсь, и распрощался с милым почтальоном. Хотя в глубине души чувствовал, что встреча, наверное, не последняя.

И не ошибся. Через пару недель Мария Ивановна прншла в управление КГБ и потребовала меня. На этот раз она сообщила, что Серков прислал жене письмо из поселка Каджером Коми АССР.

Желая остудить напор добровольной помощницы, чтобы «частное расследование» не завело ее слишком далеко, попытался объяснить, что ни сам Серков, ни его адрес нас не интересуют.

Мария Ивановна не на шутку обиделась.

— Может, я и необразованная, и глупая, — сказала она. сдерживая наворачивавшиеся слезы. — Только я в Ворошиловграде пережила оккупацию и видела, как фашисты и предатели вешали наших, слыхала про расстрелы женщин и детей. Может, и Серков — из таких? Чего ему пишут не по-нашему?

Из Токмака ответили, что в городе действительно живет Мария Александровна Марченко, немка по национальности, а с нею — мать, Мария Генриховна Шеленберг. Отец Марченко — Шеленберг Александр Александрович — перед войной осужден за уголовное преступление, семья получила извещение о его смерти в местах отбытия наказания. Личность Серкова установить не удалось.

Пустяковая история, начавшаяся с вдовьей обиды, переместилась в иную плоскость. Руководство подразделения, обсудив ситуацию, утвердило мою рабочую версию: Серков, вероятно, немец по национальности и скрывается под чужой фамилией, боясь ответственности за какие-то преступления.

С первых шагов в этом деле главную роль играли простые советские граждане. Размышляя над дальнейшими действиями, я решил следовать тем же путем, опираясь на помощь общественности.

Мы попросили Виктора Карловича — немца по национальности, честного, скромного человека, патриота Советской Родины — помочь нам установить личность Серкова и его национальную принадлежность. Узнав суть обстоятельств, Виктор Карлович четко сформулировал свою позицию:

— Если это скрывающийся преступник, он должен ответить перед народом, если попавший в беду — ему нужно помочь.

Разобрали несколько вариантов действий и остановились на следующем. Виктор Карлович отправляет письмо в Киргизию женщинам, которые переписываются с подозреваемым. В нем указываются обстоятельства смерти А. А. Шеленберга в местах лишения свободы.

Ответ не пришлось ждать долго. Коротким письмом Мария Генриховиа Шеленберг известила Виктора Карловича, что к нему обязательно придет родной брат ее покойного мужа.

Ни фамилии, ни места жительства брата, ни других сведени в письме не было. Оставалось набраться терпепия и дать событиям развиваться своим чередом.

В конце февраля 1971 года Серков приехал домой и на следующий же день явился к Виктору Карловичу на работу. Убедившись, что в комнате больше никого нет, назвался Андреем Александровичем и спросил:

— Вы писали Марии Шеленберг?

— Да, писал, — ответил Виктор Карлович, не сразу сообразив, что за посетитель пришел. — Писал по просьбе отца, которого уже нет в живых.

Серков с опаской взглянул на двери и сказал, что муж Марии Шеленберг — его родной брат, невинно арестованный и расстрелянный в лагере.

— Не расстрелян, а умер — несчастный случай на работе, придавило бревном, — поправил Виктор Карлович и по-немецки спросил: — Так кто же вы? Шеленберг?

— Шеленберг, Шеленберг! — затароторил тот. — Живу под фамилией Серков, но я — Шеленберг!

Он суетился, бегал по комнате, бросался обниматься, приговаривая:

— Человек нашей крови! Как я рад! Нашей крови…

Вытащив из кармана бутылку, требовал выпить на брудершафт, как положено «истинным немцам». Но пить пришлось самому, перемежая тосты пьяными откровениями.

Виктору Карловичу стоило больших усилий сдержаться и не выставить за дверь захмелевшего «брата по крови», излагавшего свой жизненный путь.

Серков-Шеленберг рассказывал, что родился в Новороссийске, но жил в Пятигорске, работал на почте. В 1940 году послали на лесозаготовку, попался на спекуляции древесиной, был осужден к двум годам лишения свободы.