Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

— Солдат — это простой русский крестьянин, — сказал Кон. — А судьба русского крестьянина ничем не лучше судьбы крестьянина-поляка. Солдатам надо писать о нужде и безысходности крестьянской жизни. Это им ближе всего и понятнее.

— Великолепно! — воскликнул Познер. — Но каким образом мы будем распространять листок? Ведь не пойдем же мы с ним по казармам?

— Не пойдем! Но рядом с казармами откроем продуктовые и мелочные лавки. Солдаты повалят за покупками, а мы вместо оберточной бумаги пустим «Солдатский листок»…

Неширокая квадратная площадь перед двухэтажным из красного кирпича зданием всегда полна колготящимся народом. В пестрой толпе густо белели околыши фуражек, пузырились на ветру гимнастерки: солдаты то и дело входили в широко распахнутые двустворчатые двери лавки. За прилавком русоволосая красавица бойко подавала мыло, спички, нитки, сапожную ваксу, одеколон…

В другом отделе можно было купить орехи, конфеты, печенъе, чай, халы, шоколад, лимонад, вишневку Бачевского…

Благообразный господин с черной подстриженной бородой долго и заинтересованно рассматривал витрину; потом, войдя в помещение, обвел прищуренными синими глазами полки, заваленные всевозможным товаром, и, кинув многозначительный взгляд на хозяйку, ушел. Видно, что ему понравились и хозяйка лавки, и оживленная распродажа, хотя, надо полагать, и не приносящая заметных барышей.

Шагов за двести от площади из-за угла на не спеша идущего господина надвинулся солдатский патруль. Молоденький круглолицый прапорщик с тонкими черными усиками коротко приказал:

— Обыскать!

Пока унтер-офицер и два солдата первого года службы выворачивали у подозрительного господина карманы, прапорщик загляделся на проходившую гимназистку со смуглыми щеками и невольно сделал несколько шагов вперед. Между тем плешивый унтер вытащил из кармана задержанного три экземпляра «Солдатского листка», так хорошо ему знакомого по коллективным чтениям перед отбоем, и, оглянувшись на глазеющего вслед гимназистке прапорщика, сказал тихо:

— А-а, это нам! — И, сунув листки за голенище, строго зыркнул на солдат-первогодков и зашептал: — Идите с богом, господин хороший! А мы за ваше здоровье при случае пропустим по чарочке.

После этой встречи с патрулем Феликс Кон мог сколько угодно бродить вокруг казарм — его уже знали в лицо и в случае опасности предостерегали.

Так возникшая вдруг идея дала неожиданно серьезные результаты. «Солдатский листок» очень быстро стал популярным изданием. Каждый вечер кто-нибудь из грамотных читал статьи о притеснениях крестьян, о необходимости бороться за свои права. А если в казарме появлялся дежурный офицер, «листок» тут же тщательно прятали.

Кон понимал: рано или поздно они встретятся с Юзефом Пилсудским. До Пилсудского, несомненно, доходили те нелестные характеристики, которыми награждал его Кон, обвиняя в диктаторских замашках. Но Пилсудский хранил молчание, ни разу не ответив ни на одну реплику. Проявляя такое весьма не свойственное ему терпение и выдержку, он, очевидно, надеялся в конце концов склонить Кона на свою сторону.

Пилсудский хорошо знал боевое прошлое Кона. Но он знал прошлое и товарищей Кона по «Пролетариату» — Йодко, Енджеевского, Поплавского, Дембского и Славиньского. А ведь они в восторге от Пилсудского.

Как-то в редакцию «Ежедневного курьера», который редактировал Феликс Кон, вошел высокий, стройный, элегантно одетый брюнет со сросшимися на переносице бровями, издали поклонился членам редколлегии и сел в сторонке. Кон читал свой проект воззвания к солдатам. Познер, как всегда, шумно размахивая длинными руками, заявил, что у него написан более приемлемый проект.

— Ну что ж, — сказал Феликс. — Зачитайте, мы послушаем, сообща решим, и какой лучше, тот и напечатаем.

Познер прочитал — проект явно не годился. Призывы и лозунги… Такое воззвание никого, кроме его автора, взволновать не сможет. Феликс, хорошо знавший солдатские массы еще по сибирской своей жизни, это понимал. Прямо и высказал свое мнение.

Но тут вдруг подал голос вошедший недавно брюнет:

— А по-моему, — сказал он, поднимаясь и подходя к столу, вокруг которого сидели члены редколлегии, — оба проекта хороши, и оба их надо напечатать.

Это было настолько абсурдно, что Кон в первую минуту не знал, что сказать. Однако другие члены редколлегии — Познер, Домбровский и Гродецкий — сразу же с подозрительной поспешностью согласились. Они заговорили, перебивая друг друга:

— Да, это самое разумное решение!

— Каждый проект имеет свой адрес…

— Солдаты тоже люди, и, как и все люди, они — разные. Оба проекта найдут своего читателя…

Только Людвик Кшивицкий отрицательно покачал головой. Но ничего не сказал. Феликса насторожило поведение коллег. Он понял, что вошедший — не обычный корреспондент или посетитель, которые в редакцию ежедневно приходят десятками. Стало ясно, что это человек, которого здесь знают все, кроме него, Кона. Брюнет подошел к Феликсу, подал крупную сильную руку и сказал:

— Я Зюк. Нам надо с вами поговорить. — Обернувшись к остальным членам редколлегии, добавил: — Остальные могут быть свободными.

Все молча поднялись и вышли.

Пилсудский резким движением придвинул к себе стул, сел и некоторое время смотрел на Феликса.

— Ну, дорогой товарищ Болеслав, как теперь себя чувствуете, после всего пережитого? — спросил он с выражением заботливой участливости. — Не нуждаетесь ли в отдыхе? В лечении?

— Благодарю вас, — сказал Кон. — Но дело в том, что об отдыхе революционеров заботится самодержавное правительство. Вон какие замки выстроили. Павиак, Цитадель, Бутырка, Александровский централ… Вот там нам и положено отдыхать после трудов.

Пилсудский улыбнулся.

— Вы правы. Тогда, значит, работать? Впрочем, люди нашего поколения кажутся молодежи беспросветными консерваторами. К руководству рвутся молодые. А это неизбежно поведет к ошибкам, провалам, неудачам в революционной работе. Нельзя им давать пока полной власти. Они вот обижаются, недовольны, кричат, что мы им ставим препоны, но мы-то с вами понимаем, что рано им вершить судьбу партии, рано…

— Но почему же, — возразил Кон. — Возьмите русских революционеров. Там в руководстве — молодые. Я со многими из них знаком, их возраст не больше тридцати лет. А между тем действуют толково, умело, инициативно.

Пилсудский вздохнул:

— Увлекаетесь, Болеслав. И это еще раз убеждает меня в том, что вам надо передохнуть после сибирских краев, сориентироваться, понять обстановку. Знаете что, поезжайте-ка в Закопане. Там в санатории «Братская помощь» у меня есть хороший знакомый. Товарищ Жухонь. Он главный врач — лечение будет необременительным. А через полгодика опять вернетесь к партийной работе крепким, здоровым человеком. Вид-то у вас все-таки очень усталый.