Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

В передовых частях группы Феликс Яковлевич неожиданно встретился с Глафирой Ивановной Окуловой, которая, как оказалось, заведовала политотделом армии. Ровно два десятка лет минуло с их последней встречи в Минусинске. Тогда Глафиру Ивановну, тоненькую стройную гимназистку с длинной косой, сосланную под надзор полиции по месту жительства родителей, известных золотопромышленников, все близкие называли «солнечным зайчиком». Тогда она носила белое платьице с черным бантом на груди, а теперь Кон видел перед собой средник лет женщину с обветренным лицом с заострившимися скулами, с плотно сжатыми тонкими губами, в сапогах, в кожаной тужурке, подпоясанной широким офицерским ремнем, с наганом в потертой кобуре. На коротко остриженных темно-русых волосах — меховой берет, на шее — грубовязаный шарф; короткая юбка, лишь чуть закрывающая колени. Ее посадке в кавалерийском седле мог позавидовать любой наездник. Впрочем, скакать верхом на лошади Глафира привыкла еще в детстве, когда приезжала на каникулы в деревню Шошино, что в нескольких десятках верст от Минусинска.

Феликса она встретила радостно. Но поговорить толком не пришлось. Только что были получены данные разведки о подготовке к наступлению целой дивизии корниловцев, состоявшей почти целиком из бывших царских офицеров.

— Эти пулям не кланяются, — сказала Глаша Кону, — сомкнутыми рядами идут на пулеметный огонь. Действуют на психику наших бойцов.

— Ну и как? Получается? — спросил Кон. Ему приходилось слышать о так называемых «психических» атаках, применяемых командованием корниловской, дроздовской дивизий Добровольческой армии.

— Да, под Харьковом и под Курском, да и еще две недели назад под Малоархангельском… «психические» атаки подавляюще действовали на наши части. Тогда бойцы и стреляли недружно, не целясь, и, не выдержав, бежали в тыл. Сейчас положение изменилось. Однако, когда доходит до психической, я и теперь всегда стараюсь попасть в передовые цепи. Бойцов это воодушевляет.

— Ну что ж, — сказал Феликс Яковлевич, улыбнувшись в бороду по своему обыкновению, — думаю, что и мое присутствие на передовой не будет бесполезным. Завтра же обо всем увиденном напишу в специальной листовке.

— Тогда поехали, — сказала Глаша и приказала вестовому приготовить коня для Феликса Яковлевича.

Осень 1919 года была холодной. На обочинах уже всюду лежал снег, изорванный Конытами и колесами, обрамляющий темные зевы воронок от взрывов артиллерийских снарядов; разбитая в клочки земля проселочных дорог блестела комьями, схваченными ночными заморозками. Феликс и Глаша обгоняли колонны бойцов, шагавших на передовую.

— Третий раз проходим по этим дорогам, — сгазала Глаша, едва размыкая губы. — То отступаем, то наступаем. Но, как видите, на лицах бойцов только упорство и нетерпение поскорее добраться до передовой… А по нашим тылам еще носится Мамонтов со своим смертоносным корпусом. Так что пусть не надеются господа корниловцы на успешную встречу с этими людьми. У нас нет иного выхода, кроме как уничтожить врага.

На рассвете были уже в цепи. И тут Феликс Яковлевич впервые увидел, как ходят в атаку корниловцы.

Сначала в утренней хмари ничего не было видно. Но вдруг послышалась резкая длинная дробь барабанов, и, прильнув ухом к земле, Феликс явственно услышал грозную поступь многих сотен людей. И тут же и увидел первую плотную шеренгу идущих, как на параде, со штыками наперевес… высоких статных людей в шинелях.

Феликс Яковлевич огляделся по сторонам: на лицах бойцов, лежащих по обе стороны от них с Глашей, — напряженное внимание. Прошедший сзади по траншее командир поминутно повторял:

— Без команды не стрелять… целься каждый не суетясь… подпустим на триста шагов — раньше не стрелять…

И вдруг не очень громкая, спокойная команда:

— По врагу — огонь!

Первый залп вырвал множество темных фигур из мерно шагавшей по промерзлой земле колонны. Оставшиеся в живых, перешагнув через убитых, сомкнули ряды и ускорили шаг. Второй залп, ударивший не менее дружно, тоже не остановил наступающих. И только поело третьего остатки атакующих кинулись назад…

Но тут же снова ударили бесконечной дробью барабаны, и в быстро светлеющей дали появилась новая колонна наступающих. Она шла более сомкнуто, более упорно и более обреченно… За первой колонной показалась вторая, потом — третья, четвертая, пятая… За каждой, размахивая сверкающими клинками, шли командиры, направив наганы в спины атакующих…

И вдруг Феликс увидел вылетевшую из-за атакующях колонн кавалерийскую леву. Сверкая клинками, кавалерия кинулась в обход наших позиций, норовя обойти красноармейские цепи с тыла. Лежавший неподалеку от Феликса боец приглушенно крикнул: «Кавалерия справа!» — но крик тут же оборвался, и все увидели, как навстречу белогвардейцам из-за бугра вылетел полк красных конников, и обе лавы тут же в неширокой лощине схлестнулись в отчаянной рубке…

— Этот маневр белых мы давно разгадали, — сказала Глаша, глядя на кавалеристов, — и теперь у нас всегда наготове конная засада…

До лежащих в цепи бойцов доносилось дикое ржание лошадей, звон и скрежет скрещивающихся сабель… Атака белой конницы была смята в несколько минут. По наступающим ударили один за другим несколько залпов, длинными очередями резали колонну пулеметы…

И тут Феликс увидел перед собой вскочившую на бруствер Глашу: размахивая наганом, она кричала, обернув бледное лицо к залегшей цепи:

— Вперед, ребята!

— Впере-ед!..

— На штыки!

— На штыки-и!..

Весной 1920 года Кона вызвали в Харьков. Он покидал Киев, расцвеченный ранневесенней зеленью, которая укрывала раны, нанесенные городу во время недавних боев с деникинцами. С древней столицей Украины Кон сроднился так же быстро, как сроднился с Харьковом два года назад, когда возглавлял Харьковскую секцию левицы. За время гражданской войны Украина стала его второй родиной. Весна нынче пришла рано, и, если выдавалось несколько свободных минут, Феликс Яковлевич выходил прогуляться по Крещатику и непременно сворачивал в парк на Владимирской горке. Здесь, стоя у памятника великому киевскому князю, вознесенному над днепровской кручей, с высоко поднятым над головою бронзовым крестом, он теперь все чаще мысленно обращался к Варшаве…

В Харькове прямо с вокзала Кон отправился в Центральный Комитет Компартии Украины. В иное время он обязательно выбрал бы несколько минут, чтобы полюбоваться на Покровский и Успенский соборы, взглянуть на Екатерининский дворец, пройтись возле университета… Сейчас не до того.

Косиор принял сразу же. Встал из-за стола, приветливо поглядывая из-под густых бровей. Крепко пожал руку. Уселись за приставным столиком, на котором были разостланы карты областей, примыкающих к линии расположения польских армий.