Марсель Брион - Моцарт

Моцарт придавал особое значение первому удару смычка, потому что французы уделяли этому огромное внимание; первый удар смычка представлял для так называемых знатоков совершенно особую ценность! На репетиции Моцарт очень волновался. «В жизни я не слышал ничего более скверного, — пишет он отцу. — Вы не можете вообразить, как они два раза подряд прямо-таки загубили симфонию… Я хотел было начать все снова, но было так много кусков, которые следовало прорепетировать, что на это не хватило бы времени. Мне пришлось отправиться спать с тяжелым сердцем, едва ли не в ярости. Утром я принял решение не ходить на концерт, но погода вечером стала очень хорошей, и я кончил тем, что решил, в случае если дело пойдет так же плохо, как на репетиция, войти в оркестр, взять инструмент из рук первой скрипки г-на Лауссея и дирижировать самому». Так как же проходил концерт? Мы можем догадаться об этом по виду Моцарта, сидевшего за столиком перед зеркалом в Пале-Рояле после молитвы с перебиранием четок: все прошло превосходно, симфония имела триумфальный успех.

К сожалению, этот триумф не имел будущего: это был успех «почетный» и малодоходный. Не брезжило никакой надежды войти в музыкальную среду Парижа и в ней остаться. Единственным шансом добиться этого была бы победа в Опере, но речи о том, чтобы писать для театра, больше не заходило. Ни Демофонт, ни Александр и Роксана не пошли Дальше предварительного плана. Возможно, Моцарт и отважился бы бросить вызов фортуне, если бы над бедным юношей, только что потерявшим мать, не сгустились тучи помех. Ему предложила свое гостеприимство приятельница Гримма г-жа д'Эпине, и признательный Моцарт не замедлил перевезти свой багаж в особняк на улице д'Антен, в котором к тому времени уже жил Гримм. Ему отвели небольшую комнату с приятным видом из окна и поставили туда фортепьяно. Таким образом, он больше не зависел от любезности ле Гро и мог работать, сколько ему было нужно. Однако Моцарт отнюдь не блистал в обществе остроумцев, которое принимала г-жа д'Эпине. Его находили мрачным и молчаливым. Он боялся оставаться один, но, едва оказавшись в этой ироничной, блестящей и опасной среде, не чаял снова вернуться в свое трудовое и плодотворное одиночество, которое было для него бесконечно населенным, поскольку его окружала музыка.

Этим он, несомненно, разочаровал своих покровителей, так как они изменили свое отношение к нему. Гримм слишком часто напоминал об услугах, которые ему оказал, и об одолженных пятнадцати луидорах. Почти всю жизнь, по крайней мере с момента, когда стал жить независимо, Моцарт был постоянно в долгах. Пятнадцать луидоров, которые он был должен Гримму, возникали в его письмах к отцу как постоянное напоминание об обязательстве тем более унизительном, что барон славился полным отсутствием такта и скромности. Оказавшись в ложном положении с того момента, как воспользовался гостеприимством г-жи д'Эпине, Моцарт чувствовал себя нахлебником, несмотря на то, что расходы на него были весьма незначительны. Он страдал оттого, что был далеко от родительского дома, от разлуки с Алоизией, от своей затерянности в городе, где его по-настоящему не любили и не понимали. Мы знаем, как с самого детства он почти болезненно нуждался в том, чтобы его окружала атмосфера симпатии. Он все больше и больше признавался себе в том, что Париж — это не тот город, который ему подходил бы. Поэтому когда отец высказал предположение, что он мог бы устроить его примирение с архиепископом Коллоредо и возвращение в Зальцбург, эта надежда стала его единственным утешением.

Однако его ожидала и большая радость, когда однажды у герцога де Ноай, его большого друга по английскому периоду, он снова встретил «лондонского Баха», Иоганна Кристиана, и этого оказалось достаточно, чтобы утолить его печали. Баха сопровождал итальянский певец Тендуччи, с которым Вольфганг также познакомился в Лондоне, и он тут же написал для него несколько арий. Теперь ему уже не хотелось возвращаться в Зальцбург, что было невозможно без готовности покориться Коллоредо. Но и от Парижа oн в ужасе. Зная, как трудно ему самому выбрать наиболее мудрое решение, Моцарт инстинктивно доверил свою судьоу отцу, который и привел замысел в исполнение.

Вольфгангу хотелось вернуться в родной город в звании капельмейстера; он не поедет туда, если ему это не будет гарантировано в письменной форме. Все складывалось довольно благоприятно. Адльгассер умер, пораженный ударом на кафедре соборного органа. У Михаэля Гайдна слишком скандальный характер, проявляющийся даже во время церковной службы. Для того чтобы в Зальцбурге можно было жить в ореоле культуры, следовало иметь в городе оперу с хорошей труппой певцов, где Вольфганг занял бы почетный и достаточно доходный пост. Но нельзя допустить, чтобы он вернулся как вундеркинд, просящий прощения, публично раскаиваясь в прошлых ошибках. Полный новых планов, Вольфганг уже предполагал пригласить в Зальцбург старика Метастазио, чтобы тот писал любые тексты, которые от него потребуются, а он сочинял бы на них музыку. И Зальцбург должен был бы превратиться в одну из музыкальных столиц Европы во славу своего хозяина, князя-архиепископа…

Леопольд действовал более эффективно. Он провел переговоры с Коллоредо и даже уладил дело с ангажементом Алоизии Вебер, что должно явиться еще одним поводом для возвращения влюбленного молодого человека в родной город. 31 августа 1778 года все улажено, за исключением подписи архиепископа. Нужно, чтобы юный маэстро был готов выехать, как только подучит сигнал от отца. «Я почти отчаялся добиться успеха, потому что после твоего заявления об отставке уязвленная спесь архиепископа не позволяла нам ожидать от него большой благосклонности. Однако благодаря настойчивости, с которой я вел это дело, мне удалось не только добиться принятия твоей кандидатуры, а архиепископ не только согласился на все условия для тебя и меня — твое жалованье будет увеличено до пятисот флоринов золотом, — он даже выразил сожаление, что не может немедленно назначить тебя дирижером оркестра. Больше того, он согласился добавить пять флоринов к жалованью третьего органиста, чтобы тот взял на себя некоторые второстепенные обязанности концертмейстера. Таким образом, ты будешь восстановлен в своей прежней должности. Это назначение будет сделано публично очередным декретом. Кроме того, архиепископ заявил, что, если ты захочешь писать оперу, он разрешит тебе поехать куда угодно.

Что касается Мюнхена, то тебе будет, разумеется, легче отказаться от заказа на оперу, чем от своего положения…» Епископский декрет должен был удовлетворить самолюбие обоих Моцартов. Коллоредо действовал в этих обстоятельствах с известным благородством.