Леонид Ашкинази - Человек, который дал имя Государству

Выше мы вспомнили об оборотной стороне жизни — о смерти. Но до этого было еще полтора десятилетия, хотя Бен-Гурион был уже весьма и весьма не молод — он разменял седьмой десяток. И то, что он всю жизнь думал о народе Израиля и работал на его благо, неминуемо привело его к мысли о том, что будет после него. Собственно, тут и определяется, занимало ли человека при жизни что-то большее, чем он сам, любимый. И Бен-Гурион задумал совершить некоторую революцию — привести к власти в Государстве Израиль молодежь, тех, кто родился в Эрец-Исраэль, тех, кто совершил свои подвиги в Войне за Независимость и в Синайской кампании. "Это будущее нашего народа. И надо возложить на них руководство страной и партией — пока что вместе со старшими, но уже ненадолго. По этому вопросу в партии начнутся разногласия, но с ними надо справиться".

Не этим ли определяется величие человека — умением спокойно написать страшные слова "уже ненадолго"?

Попытки — и успешные — продвигать молодежь вызвали сильное противодействие со стороны его старых товарищей, старой гвардии. Нам трудно представить себе, в каких ужасных условиях работал он — когда любой соратник, любой старый друг может заявить — нет, я не буду с тобой работать. У Станислава Лема в одном из его романов есть фраза о межзвездном полете: "если бы в этих условиях еще и люди подводили, это было бы просто самоубийство". Так вот, люди подводили.

Между тем, военно-политические проблемы Израиля вовсе не становились проще. Америка по-прежнему возражала против строительства реактора в Димоне. Египет с помощью западногерманских ученых создал ракеты с радиусом действия 560 км. Добавились к этому и трения в израильском правительстве. Подобного рода проблемы возникали в израильской жизни и раньше. Однако во всех этих — и некоторых других — ситуациях Бен-Гурион реагировал иначе, чем раньше. Ему, если можно так выразиться, "изменило политическое чутье" — он не реагировал, когда ситуация только зарождалась и можно было ее нормализовать сравнительно малыми силами. Наоборот, он допускал разрастание проблемы и вмешивался, когда "малой кровью" обойтись было уже нельзя. Разумеется, его авторитет был очень высок, и проблема как-то решалась, но в людях, в обществе, в стране оставался осадок — горечь, усталость. Накапливался этот осадок и в нем.

Возможно, замедленная реакция Бен-Гуриона была как раз следствием усталости. Возможно, что надо было раньше и «плавнее» начинать выдвигать и приближать к себе молодежь, чтобы сейчас можно было на нее опереться. Возможно. Строить предположения можно долго.

Еще одним ударом для политической карьеры Бен-Гуриона оказалось объявленное в апреле 1963 года Египтом, Сирией и Ираком создание "Арабской федерации". В ее хартии упоминалось объединение вооруженных сил для освобождения от сионистского врага. Бен-Гурион воспринял эту декларацию как прямую угрозу существованию Израиля и разослал главам многих стран письма, в которых призывал их потребовать на ближайшей сессии Генеральной Ассамблеи ООН, чтобы арабские страны заключили мир с Израилем. США, СССР и Франции он направил развернутые предложения. Но все его просьбы и предложения не были приняты, а "Арабская федерация" испустила дух, не успев родиться.

Ну, и последний толчок: в прессе появилось сообщение о том, что израильские солдаты участвуют в испытаниях новейшего оружия на базе в Германии. Голда Меир, министр иностранных дел, и так очень недовольная германской политикой Бен-Гуриона, потребовала от него, чтобы он запретил публикацию подобных сообщений. Он отказался. Тедди Колек попытался как-то примирить Голду и Старика, но это оказалось невозможным. На следующее утро Бен-Гурион подал в отставку. Соломинка переломила шею верблюду…

В своих дневниках Бен-Гурион пишет, что начал задумываться об отставке за два года до этого. И мы можем предположить, почему. Относительно легко перенося внешние угрозы для Израиля, он тяжело переживал проблемы внутри политического руководства страны. В конце концов, враги — это враги, и тут все ясно. Внешние союзники, которые то помогают, то предают — тоже понятно. Но свои товарищи, с которыми прожита жизнь и пройден путь — и какой путь! — и которые оказываются "по другую сторону баррикад"? Этого он пережить не мог.

Он еще попытается выступить на съезде своей партии — партии Мапай. И его поддержат 40 % депутатов — в основном молодежь. Но большинства он не соберет. Тогда он выйдет из этой партии, организует новую и примет участие в выборах в Кнессет. Однако новая партия выступит на выборах неудачно: народ не прощает своим кумирам их неудач.

Но еще один раз Страна вспомнила о том, кто дал ей имя. Перед самым началом Шестидневной войны и в партии, и в народе раздавались голоса, требовавшие вернуть Бен-Гуриона к штурвалу. Но мало кто знал, что Бен-Гурион вовсе не хочет вести Израиль в бой, что он считает необходимым избегнуть войны. В итоге министром обороны был назначен Моше Даян. Шестидневная война началась — и кончилась через шесть дней.

После Шестидневной войны Бен-Гурион осознал, что его активное участие в политической жизни Израиля закончилось. И это было справедливо — он перестал быть безошибочным руководителем, который вел народ от победы к победе. В 1970 году он ушел из Кнессета и окончательно отошел от политической жизни вообще. Он жил в Сде-Бокере, писал воспоминания, помирился со многими своими врагами и противниками. В 1968 году умерла его жена. Он записал: "Я всегда думал, что умру раньше нее. И вдруг Поля умерла. Нет Поли".

Страна не забыла его. Его 85-летие праздновали все, его речь о будущем Израиля завершилась бурной овацией. Многие обратили внимание на то, как часто он обращался в своем выступлении к религии и вере. У него еще хватило сил пережить горькие дни войны Судного дня. Его поразил инсульт, но еще около двух недель он боролся за жизнь. В те горькие дни 1973 года народ Израиля ощущал символическую связь борьбы за жизнь, которую вел Бен-Гурион, с борьбой Израиля. "Даже уйдя с головой в события войны Судного дня, ее потери и достижения, всем сердцем скорбя о павших своих сыновьях, не может народ Израиля забыть о трагической борьбе Бен-Гуриона со смертью… И при виде этой отчаянной борьбы невольно рождается историческая параллель между Бен-Гурионом — человеком и всей эпохой, связанной с его именем".

Изучая жизнь Бен-Гуриона, не перестаешь восхищаться — и тем, что он сделал для каждого из нас и для всего нашего народа, и тем, как он это сделал. И не перестаешь ужасаться — неужели все эти крушения, неужели потеря друзей, неужели такой конец — непременная плата за прекрасную и героическую жизнь? Похоже, что да. И в политике, и в любви потери — это то, чем мы платим за все, что имеем. Но разве лучше заплатить за отсутствие потерь тем, чтобы ничего не иметь?