Борис Флоря - Иван Грозный

В переговорах о браке также не наметилось никакого прогресса. Хотя Федор Писемский благодаря своей настойчивости сумел увидеть Мэри Гастингс и даже получить для царя ее портрет, царское предложение встретило фактический отказ. В Лондоне со времени начала царского сватовства было известно не только о том, что у царя есть жена, но и о том, что у этой жены только что (19 октября 1582 года) родился сын — царевич Дмитрий. И хотя Писемский объяснял, что пусть только королева согласится на брак, и «государь наш, жену свою оставя, зговорит за королевнину племянницу», все это в Лондоне никак не вызывало энтузиазма. Боус должен был объяснять в Москве, что Мэри Гастингс «впала в такое расстройство здоровья, что остается мало надежды на возвращение ей сил». Такое отношение к царскому сватовству ясно показывало отсутствие в Лондоне особой заинтересованности в союзе с Россией.

Царь оказался перед нелегким решением, но желание отомстить врагам оказалось у него столь сильным, что он решил пойти на жертвы, чтобы добиться заключения союза. Советники, возражавшие против уступок англичанам, были отстранены от ведения переговоров, а к английскому послу отправился Богдан Бельский, который поставил перед ним один единственный вопрос: если царь даст английским купцам монополию на торговлю с Россией, будетли заключен союз против царских «недругов» — Стефана Батория и шведского короля Юхана III. Ответ посла был положительным: «королевна для тое дружбы станет с тобою, государем, заодин на литовского и на свейского». После этого по приказу царя Богдан Бельский подготовил новый проект русско-английского договора, включавший в себя обязательство сторон «стояти заодно... доставати Лифлянские земли».

Как и в других подобных случаях, царь не жалел любезностей, чтобы расположить к себе английского дипломата. Пристав Захарий Болтин, неосторожно пожелавший послу в Москве креститься и быть с ним в одной «вере хрестьянской» и тем вызвавший его неудовольствие, был посажен в тюрьму. По просьбе посла был отстранен от участия в переговорах и Андрей Щелкалов. По распоряжению царя послу был назначен столь обильный корм, что Боус «несколько раз просил отменить его», но царь не соглашался. Наконец, Иван IV, по сообщению Боуса, просил, чтобы сопровождавший посольство проповедник, доктор Коул, написал для него «тезисы англиканской веры», а затем приказал «прочесть эти тезисы публично перед многими из своей думы и знати». Этими знаками внимания царь добился от посла обещания содействовать продолжению переговоров о браке, так как выяснилось, что помимо Мэри Гастингс у королевы есть и другие родственницы — «и ближе тое племянницы есть их до десяти девок». Боус обещал сам позаботиться о том, чтобы в Лондоне были написаны их портреты и отосланы в Москву с тем послом, который поедет к Елизавете для окончательного оформления договора о союзе.

В записке Боуса о его путешествии сохранилась важная подробность, проливающая дополнительный свет на намерения царя. Боус записал, что если бы королева «не прислала со следующим посольством такой родственницы, какой ему (царю. — Б.Ф. ) хотелось, то он собирался, забрав всю свою казну, ехать в Англию и там жениться на одной из родственниц королевы». В официальной записи переговоров об этом, разумеется, ничего не говорилось, и свои сведения Боус, вероятно, почерпнул у царского врача, с которым находился в постоянном контакте. Очевидно, царь полагал, что если он лично приедет в Англию, то с колебаниями Елизаветы относительно заключения брака и союза будет покончено. Конечно, на основании одних сообщений английского дипломата нельзя делать вывод, что царь был готов совершить такое путешествие, но уже тот факт, что он готов был обсуждать вопрос о возможности долгой, трудной, чреватой опасностями поездки в далекую незнакомую страну, показывает, какое значение царь придавал союзу с Англией и какое большое место этот союз занимал в его планах на будущее.

Царь, несомненно, был доволен успехом переговоров. В его представлении новый посол, которого он намеревался отправить в Лондон, должен был доставить ему официально утвержденный текст договора, условия которого были согласованы с представителем Елизаветы. Однако достигнутый им успех был в действительности иллюзорным. Овладевшее царем страстное желание отомстить своим врагам и восторжествовать над ними в очередной раз лишило его способности трезво оценивать цели и возможности своих политических партнеров. Знакомство с инструкциями, которые Елизавета дала своему послу, показывает, что она стремилась и далее уклоняться от вмешательства в конфликты в Восточной Европе на стороне Ивана IV, и условия договора, подготовленные в Лондоне, существенно отличались от тех, которые стали итогом переговоров в Москве. Получение «Московской компанией» монополии на торговлю с Россией вряд ли повлияло бы на изменение этой позиции. Помимо того что главные цели, которых стремилось добиться в начале 80-х годов XVI века правительство Елизаветы, требовали от него активной политики совсем в другом регионе Европы — во Франции и Нидерландах, еще больше, чем в торговле на севере России, английское купечество было заинтересовано в торговле с Речью Посполитой (Англия была одним из главных потребителей польского хлеба) и никто не хотел ставить эти интересы под угрозу, ввязываясь в новую войну Ивана IV с Баторием.

Кроме того (и это не менее важно), даже если бы Ивану IV каким-либо образом все же удалось добиться своей цели, то вмешательство Англии никак не смогло бы серьезно повлиять на неблагоприятно сложившееся для России соотношение сил на международной арене. Неудивительно, что после смерти царя Ивана планы союза с Англией были сразу же оставлены.

По иронии судьбы шаги, предпринимавшиеся царем в сложившейся ситуации, были выгодны для Батория и политиков его круга. После неудачи под Псковом король и его ближайший советник Ян Замойский под давлением шляхты, отказавшейся вотировать налоги на продолжение войны, вынуждены были согласиться на мир с Россией, но одновременно искали предлог для того, чтобы разорвать мирный договор и возобновить войну. Действия царя, если бы о них стало известно в Речи Посполитой, могли бы стать желанным предлогом для «партии войны».

Когда 17 февраля 1584 года завершились переговоры Богдана Бельского с английским послом, оставался всего один месяц до смерти царя. О последних днях жизни Ивана IV сохранилось два разных рассказа. Один из них читается в сочинении Павла Одерборна «Жизнь великого князя московского Ивана Васильевича», напечатанном в 1585 году. Судя по этому рассказу, смерти предшествовала долгая тяжелая болезнь: «Несколько дней он ничего не говорил, не ел, не пил, не издавал ни звука, как будто бы немой. По прошествии нескольких дней к нему вернулась речь». В это время, видимо, находясь в беспамятстве, он звал к себе сына Ивана. Постепенно ему становилось все хуже и хуже, тело стало гнить и покрылось червями, он постоянно впадал в беспамятство. Сын Федор приказал служить по всей стране молебны за его здоровье и освободить заключенных из темниц. Затем царь приказал отменить введенные им большие налоги и освободить пленных, но эти новые попытки умилостивить Бога опоздали: он умер.