Пол Баррел - Королевский долг

В наш последний день в старом доме, когда Мария и мальчики уложили в коробки все вещи и освободили квартиру, они позволили мне пойти попрощаться с Кенсингтонским дворцом. Я пересек газон, прошел по дороге вдоль дворца, вошел на его территорию через главный вход, обошел здание и оказался у заднего хода в апартаменты № 8. Я обошел первый этаж. Тут было пусто. Прошел в буфетную. В шкафчиках не осталось ничего, исчез телефон, исчез факс. От моих шагов, от скрипа дверей, которые я открывал, разносилось эхо. Я помнил этот дом полным жизни, а теперь тут все было мертво. Я обошел все апартаменты, по десять-пятнадцать минут проведя в каждой комнате, вспоминая. Я представлял, что здесь происходило, я прокручивал в голове все события пяти лет моей службы во дворце. Это время спрессовалось в один час мертвой тишины. Конечно, теперь это был склеп, но я как наяву представлял, как тут все было раньше.

Об этом я думал по длинной дороге на север по трассе М6 — дороге к новой жизни.

Я жил и дышал своей работой в Мемориальном фонде. Я ездил по всей стране, собирая средства: на показе мод в «Маяке» — лондонском центре для больных СПИДом; в гольф-клубе в Телфорде, Шропшир; на Соревнованиях инвалидов, которые организовывал бывший вратарь Питер Шилтон; на благотворительном матче по крикету в Ретфорде в Линкольншире; на Большом северном кроссе в Ньюкасле; на конкурсе волынщиков в Глазго. Я исколесил всю Британию вдоль и поперек, и никого не волновало, что я работал даже по выходным. Я старался лично принимать чеки, потому что мне казалось: людям важно знать, что представители Фонда благодарны им за пожертвования.

К октябрю Фонд переехал из Миллбэнк-Тауэр в Каунти-Холл в Вестминстере. Теперь из окон моего кабинета открывался прекрасный вид на Темзу, Парламент и Биг-Бен.

Но я понял, что мое положение стало еще хуже, когда изъявил желание принять участие в Нью-Йоркском марафоне в ноябре. Доктор Эндрю Пёркис в своем письме ясно дал понять, что не позволит мне делать, что я хочу.

Если вы поедете в Нью-Йорк… то только в частном порядке… в своих собственных интересах. Вы не поедете туда как представитель Фонда… не станете там заниматься делами Фонда и не будете давать никаких интервью, касающихся дел Фонда. Более того, любые интервью, даже если они будут только о Поле Барреле лично, неизбежно коснутся того факта, что вы работаете в Фонде.

А я «как частное лицо» пробежал марафон за четыре часа сорок минут.

Ближе к концу месяца в отеле «Гроувенор-хаус» на Парк-лейн состоялся бал-маскарад с целью собрать средства для Мемориального фонда принцессы Дианы. Собралось множество знаменитостей. Брайан Эдамс подписал свою гитару, а бывший футболист, ныне актер Винни Джонс продал ее с аукциона. Но после такого блестящего вечера злые языки с особым усердием принялись болтать что у Пола Баррела «началась звездная болезнь» и что «он слишком увлекся шоу-бизнесом». Все было ясно.

В последнюю неделю ноября меня вызвал к себе доктор Пёркис. Все в его чистом светлом кабинете со стенами, обшитыми деревянными панелями, говорило о его профессионализме. На его столе все бумаги были в идеальном порядке. Над его головой висела фотография принцессы, которую сделал Марио Тестино для диска, в который вошли песни, посвященные принцессе Диане.

Доктор Пёркис, невысокий, нервный, сразу же перешел к делу. Он посоветовал мне начать подыскивать новое место работы, потому что они решили закрыть отдел сбора средств и организации мероприятий.

— В дальнейшем в нашем Фонде у вас будет очень мало возможностей для деятельности и карьерного роста, — сказал он.

Но я его не слушал. Он что-то объяснял, а я глядел на портрет принцессы. «Ничего он о тебе не знает», — мысленно говорил я ей.

— Вы хотите сказать, — перебил я его, — что увольняете меня? Но я не согласен. Я знаю свою работу, и лучше меня никто не сможет с ней справиться. Вам придется насильно выгонять меня из Фонда, и тогда я пойду, прихватив с собой ваше грязное белье…

— Пол, мне не нравятся такие метафоры. Я всего лишь хотел сказать, что считаю: тебе пора заняться чем-то другим.

Да как он смеет?

— Вам легко так говорить, — сказал я. — Вы не настолько на виду у прессы, как я. Если вы меня выгоните, это скажется на всем Фонде.

Доктор Пёркис не слушал.

Несколько дней спустя мне позвонила леди Сара Маккоркодейл.

— С тобой все в порядке, Пол?

— Нет. Честно говоря, нет, — ответил я.

— Тогда давай вместе пообедаем в следующий вторник. У меня как раз назначена встреча в «Мишкон де Рейя», вот там и поговорим.

Я согласился. Я думал, что мы с ней поговорим один на один в неофициальной обстановке. Поэтому во вторник 8 декабря, приняв очередной чек от организаторов дня благотворительности, я отправился на встречу в баре возле Саутгемптон-роу. За столиком в углу я увидел леди Сару и адвоката Энтони Джулиуса, одно время стоявшего во главе Фонда и являющегося членом правления.

— Не знал, что будут такие серьезные люди, — пошутил я, пытаясь разрядить обстановку. Но по каменному лицу Энтони Джулиуса было видно, что он не намерен шутить. Принцесса многое мне о нем рассказывала, так что я знал больше, чем он мог себе представить. По крайней мере, одно у нас с ним было общее: мы были единственными людьми, которые занимались бумагами, касающимися развода принцессы.

Он начал с того, что объявил: ему и леди Саре поручено объяснить мне сложившуюся ситуацию. И пока он произносил фразы, с которыми люди обычно пинком вышвыривают тебя с работы, я думал о том, как забавно получается, что леди Сара, с которой я договаривался встретиться, молчит, а Энтони Джулиус, которого я вообще не ожидал увидеть, говорит без умолку.

— У тебя есть два варианта, Пол, — говорил он. — Либо ты уходишь, хлопнув дверью, и тогда нанесешь вред себе, своей семье и Фонду так, что сам об этом пожалеешь, когда оглянешься в прошлое несколько лет спустя. Либо ты пожмешь дружескую руку, которую тебе протягивают, и тогда Фонд использует все свои огромные возможности, чтобы найти тебе подходящую работу.

«Дружескую руку» — вот, значит, как это называется. Холодная аристократичность леди Сары и надменное могущество Энтони Джулиуса, казалось, физически душили меня.

Я сказал им, что не успел сделать все, что нужно. Тут наконец в разговор вступила леди Сара.

— Но чего ты добиваешься? — сердито спросила она. Твоя работа никому не нужна!

И снова вступил Энтони Джулиус

— Подумай, Пол, когда в Кенсингтонский дворец стали присылать деньги, мы с леди Сарой и Майклом Гиббинсом учредили Фонд. Если бы не мы, вопрос о твоей работе в Фонде вообще бы не стоял, потому что не было бы никакого Фонда.

Видимо, он хотел, чтобы я проникся благодарностью.