Пол Баррел - Королевский долг

— Ладно, все равно придется пойти, — сказал я.

— Желаю всем удачи, — сказал Эндрю и вышел из машины, чтобы открыть нам дверцу.

Я глубоко вздохнул, проглотил комок, подступивший к горлу, и несколько секунд помедлил.

«Все приходит, все уходит, Пол. Все приходит, все уходит», — услышал я голос принцессы.

Потом мы выбрались из машины. Первое, что я услышал, — щелканье затворов фотоаппаратов. Оно было похоже на хлопанье крыльев, как будто целая стая птиц вдруг взвилась в небо. Потом меня ослепили яркие вспышки. Я встал рядом с Марией и обнял ее за талию. Она никак не хотела отпускать мою руку. Двое полицейских открыли нам двери в здание суда, а Эндрю и Рэй Герман махнули рукой, показывая, что пора заходить. Мне было просто невыносимо думать, что Мария участвует во всем этом, но она упрямо заявила, что пойдет со мной во что бы то ни стало. Когда мы вошли, она повернулась ко мне и сказала:

— Ты мой муж. Я останусь с тобой, что бы ни случилось.

— Пол! — воскликнул кто-то. — Как ты?

Мне протянули руку. Это был Джеймс Уайтейкер, журналист из газеты «Дейли Миррор».

— Бывало и лучше, мистер Уайтэйкер, но все равно спасибо.

Я всегда называл его мистером Уайтейкером, а принцесса любя величала Помидорчиком. Потом я заметил в коридоре журналиста Би-би-си Николаса Уитчелла, еще одного джентльмена среди журналистов в здании суда. Принцесса звала его Морковкой. Но того человека, которого я искал, в здании не было. Журналистка Би-би-си Дженни Бонд, которую так любила принцесса, освещала поездку королевы в Канаду. «Посмотри, какой у нее браслет на ноге!» — говорила принцесса. Ей он ужасно нравился.

Что касается искусства поддержания добрых отношений с прессой, то тут принцессе не было равных. Она знала о журналистах все. Кто-то ей нравился, кто-то нет, кто-то — и она знала это — не очень-то жаловал монархию. И вот теперь те, кто так пристально следил за каждым шагом принцессы, обратили все свое внимание на ее дворецкого.

Около десяти мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Я шел за колыхающимися черными мантиями — мой адвокат лорд Карлайл и младший адвокат Рэй Герман шли впереди, держа в руках парики. Мы прошли из более современной части здания в викторианскую. Здесь все было отделано мрамором. Несколько защитников со своими помощниками собрались в стайки, другие сидели на дубовых скамьях. Мне вдруг вспомнился Музей естественной истории. Огромная фреска напомнила мне полотна Тициана, которые принцесса повесила в Кенсингтонском дворце.

Свет проникал сюда сквозь огромный стеклянный купол. Мне удалось прочитать слова, выбитые в камне: «Мудрые законы — основа жизни». У дверей зала заседаний № 1 столпились репортеры — некоторые приехали из Америки и Австралии.

— Не переживайте, — сказал лорд Карлайл. — Сегодня будут одни формальности, присяжные произнесут присягу. Само разбирательство начнется еще нескоро.

Я вошел в зал суда. Своими дубовыми сиденьями обтянутыми зеленой кожей, он напоминал палату общин Целых две недели, пока шли заседания, я сидел в стеклянном боксе — там находилась скамья подсудимых. Мария вместе с моим отцом села справа, там, где были места для родственников. Я подошел к скамье подсудимых, скамье для убийц, насильников и грабителей.

Женщина-охранник вежливо остановила меня, когда я уже собирался сесть на эту скамью. «Мистер Баррел, вам придется спуститься со мной на первый этаж», — сказала она. Видимо, так было положено: подсудимый должен занять свое место только после того, как войдет судья. Раньше миссис Джастис Рафферти обходилась без формальностей.

За моей спиной оказалась лесенка, которая вела в крохотную комнату со стенами, выложенными кафелем. Когда меня уже не было видно из зала суда, охранница остановила меня. «Стойте. Давайте подождем здесь», — сказала она, и мы сели на ступени. Казалось, она не хотела, чтобы я сидел в этой ужасной маленькой кафельной комнатке. Она заметила, как дрожат мои руки. «Все будет нормально, не переживайте, — сказала она. — Я здесь часто бываю. Я специально попросила, чтобы мне поручили отвести вас сюда, потому что это вы… Знаете, все это так странно». Ее звали Мишель, я никогда не забуду ее доброту и симпатию.

Послышалось три громких стука, и шум в зале стих. Вошла миссис Джастис Энн Рафферти. Мишель кивнула мне. Я поднялся по лестнице и занял свое место. Все взгляды устремились на меня. Справа публика на балконе наклонилась вперед, чтобы получше меня разглядеть. За моей спиной три ряда занимали журналисты. В левом углу тоже устроились журналисты — те, кому не хватило места в этих рядах. Передо мной была миссис Джастис Рафферти. Она смотрела прямо перед собой. Слева, напротив мест для адвокатов, была пустая деревянная скамья, на которой будут сидеть двенадцать присяжных. Они станут внимательно рассматривать все: меня, документы, вещественные доказательства и сотни моих фотографий с принцессой и ее сыновьями.

Когда стали зачитывать, в чем именно меня обвиняют, меня попросили встать. Ноги сделались ватными, и я с трудом мог держаться прямо. Мне казалось, я вот-вот упаду. Я ужасно нервничал.

Пункт первый: кража у Его Королевского Высочества принца Уэльского. Пункт второй: кража из поместья Дианы, принцессы Уэльской. Пункт третий: кража у Его Королевского Высочества Уильяма, принца Уэльского. В Олд-Бейли атмосфера была очень торжественная, поэтому все эти обвинения звучали гораздо серьезнее и убедительнее, чем в Международном суде. После каждого пункта я говорил: «Невиновен» — и бросал быстрый взгляд направо. Мария положила голову на плечо моему отцу и пыталась справиться со слезами. Потом присяжных привели к присяге, и они заняли свои места.

За последние месяцы в моем деле кое-что изменилось. Сначала меня обвиняли в краже 342 предметов, а сейчас их число уменьшилось до 310. Впрочем, причин для радости было мало — присяжным достаточно было решить, что я незаконно присвоил себе хотя бы один предмет, чтобы меня признали виновным. Прокурор Уильям Бойс объяснил, что такая коллекция вещей, принадлежавших королевской семье, «не может храниться у простого человека».

Я решил, что буду держаться с достоинством, что бы ни случилось. Эндрю Шоу напомнил мне, чего не должен делать подзащитный в зале суда; прямо как Сирил Дикман в первый день, когда я приступил к своим обязанностям в Виндзорском замке. «Когда окажешься в зале суда, не смотри на присяжных, не ерзай на скамье, не передавай нам слишком много записок и не давай им вывести тебя из себя».

Никто не видел, что я все время катал в руке два хрустальных шарика. Я позаимствовал их у Ника. Они наполняли меня той энергией, о которой часто говорила принцесса. На протяжении всего этого кошмара я твердо верил в то, что принцесса и моя мать рядом со мной.