Пол Баррел - Королевский долг

Однажды в 1992 году принцесса осуществила мечту Бетти, благочестивой католички. Позвонила ей домой и сказала;

— Бетти, я бы хотела, чтобы ты вместе со мной поехала на встречу с матерью Терезой.

Бетти чуть не упала со стула.

— Но я не могу ехать в Индию! Принцесса вновь рассмеялась.

— Тебе и не придется, Бетти, потому что мать Тереза сама приедет в Лондон на целый день. Если некому будет тебя подвезти, я пришлю машину, — предложила она.

Когда приехала мать Тереза, один из родственников привез Бетти в Хайгроув, где она встретилась с принцессой, а затем обе отправились в Килберн, где они встретили мать Терезу в окружении двадцати двух монахинь.

Мать Тереза вышла поприветствовать принцессу. Та, повернувшись к Бетти, произнесла;

— Могу я представить вам мою подругу Бетти? Пресса назвала Бетти фрейлиной принцессы.

Мать Тереза поцеловала Бетти, а потом они втроем отправились в зал, где уселись за деревянным столиком. Говорили о бедных и бездомных в Англии, больных и умирающих в Сомали, о необходимости как можно чаще молиться. Мать Тереза что-то держала в руке. Когда она раскрыла ладонь, там оказались два изображения Богоматери и четки.

— Что вам больше нравится? — спросила она Бетти. Бетти выбрала изображения Богоматери. Принцесса — четки. Диана не умела перебирать четки, и Бетти пообещала научить ее. И вообще, в тот день принцесса во всем следовала Бетти: войдя вместе с принцессой в часовню, где их ожидали послушницы, Бетти, повернувшись к ней, произнесла:

— Повторяй за мной.

Следуя примеру Бетти, Диана окунула палец в купель со святой водой и перекрестилась, затем сняла туфли. Все три женщины опустились на колени вместе с монахинями и стали молиться. Бетти утверждала, что много недель спустя ощущала духовный подъем и, просыпаясь поутру, думала, не приснилось ли ей все это.

В феврале 1992 года, после поездки в Индию с принцем Уэльским, принцесса преподнесла Бетти особый подарок: венок, который мать Тереза повесила ей на шею на глазах у журналистов со всего мира. Бетти хранит его по сей день. Он занимает почетное место рядом с фотографией Бетти, принцессы и сестры Терезы — монахини из монастыря в Голвэе, однажды посетившей Хайгроув вместе с Бетти. Мать Тереза назвала принцессу «такой одинокой женщиной», но тем не менее на фотографии принцесса улыбалась так, будто была по-настоящему счастлива.

А принц Чарльз прожигал жизнь в Хайгроуве и почти совсем не появлялся в Кенсингтонском дворце, куда принцесса иногда приезжала на выходные. Принц пригласил Дадли Поплака оформлять интерьер. Он нанял дизайнера Роберта Кайма, друга Камиллы Паркер Боулз, и во дворце вместо пастельных зелено-желтых тонов стали преобладать красно-коричневые. Дворец стал темным, мрачным. Появились предметы мебели розового и красного дерева: в коридоре — напольные часы, в гостиной — новая решетка у сложенного из сланца камина, еще там повесили зеркало в резной позолоченной раме и новые портьеры, а зеленый ковер заменили тростниковой циновкой. С медной перекладины в коридоре свисал гигантский гобелен работы Уильяма Морриса. Висевший над камином в гостиной портрет лорда Байрона отправили на выставку и заменили картиной с изображением Виндзорского замка. Так постепенно, месяц за месяцем, принц переделывал интерьер на свой вкус. Приехав однажды, принцесса заметила буфет темного дерева и содрогнулась. Я сообщил ей, что две мраморные статуи предназначались для алькова у камина. Она поморщилась. Принц также приказал камердинеру Майклу Фоссету перевезти портреты Его Высочества Альберта Эдварда, принца Уэльского, а некоторые из них были написаны в 1870 году, из его гардеробной в Кенсингтонском дворце в Сандринхем.

Что касается интерьера Кенсингтонского дворца, то тут принцесса сама принимала решения. Например, она убрала из королевской спальни викторианскую двуспальную кровать красного дерева с балдахином и передала ее в Королевскую коллекцию в Виндзор.

6 июня 1992 года, когда мне исполнилось тридцать четыре года, личный секретарь королевы сэр Роберт Феллоуз позвонил в редакцию «Санди Таймс», которая собиралась печатать по частям книгу Мортона, однако настоящая буря разыгралась в Хайгроуве еще накануне, когда принц Чарльз и его личный секретарь Ричард Эйлард решили сами докопаться до истины.

То утро принцесса проводила в Кенсингтонском дворце, сначала с личным тренером Каролан Браун, потом, в десять, — с подругой-терапевтом Эйлин Малоун. Та, как всегда, делала принцессе массаж лица.

Пока принцесса отдыхала, а Эйлин делала ей массаж, соратники принца Чарльза корпели над факсом, пришедшим из Броудлендса, поместья лорда и леди Ромзи. Из аппарата, стоявшего под столом в буфетной, появилось два листа бумаги. Сначала я увидел слово «Броудлендс». Подумал, от Ромзи. Но нет. Это оказалась стенограмма радиоинтервью с Эндрю Нилом, редактором «Санди Таймс»; он заявил, что принцесса дала согласие на издание книги, так что у принца Чарльза есть все основания чувствовать себя обманутым. От Броудлендса до Хайгроува, от Ричарда Айларда до принца Уэльского — все кругом были против принцессы, даже когда она просто прихорашивалась во дворце. Мне приходилось труднее, чем когда-либо: нужно прислуживать принцу в Хайгроуве и думать о принцессе в Кенсингтонском дворце. Но произошло событие, раз и навсегда положившее конец этой дилемме.

Необыкновенно изнурительный день подходил к концу. Второй завтрак прошел на солнечной террасе, на свежем воздухе. Вечером я подал принцу Чарльзу ужин рано, чтобы он опять смог отправиться за одиннадцать миль в Мидлвич к миссис Паркер Боулз. Телефон звонил весь день. Когда зашло солнце, Джеральд Уорд, местный землевладелец, оставил сообщение для отсутствующего принца, как это делали многие, даже пресс-секретарь Дикки Арбитер. Пока в буфетной мыли посуду, вновь зазвонил телефон.

— Здравствуй, Пол, как дела? — услышал я голос принцессы. Когда я ответил, что весь день кручусь как белка в колесе, она рассмеялась.

— Надеюсь, муженька моего рядом нет? — продолжала она. Разговаривая с придворными, она никогда не называла принца Чарльза Его Высочеством, как того требовали правила.

Лучше бы она не спрашивала. Впервые принцесса позвонила в Хайгроув, когда принц отсутствовал «по личному делу». И что мне теперь говорить? Лгать? Но я не мог лгать принцессе.

Она повторила вопрос:

— Ну, так он здесь? — Теперь в ее голосе слышалось нетерпение.

Я быстро сообразил, что нельзя говорить ей всей правды.

— Мне очень жаль, Ваше Высочество, но его нет. Он уехал.

Уехал. А уже больше восьми. Черт возьми. Не стоило этого говорить.

— Куда это он уехал? — допытывалась она.