Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

— Так надо! Майор Корнеев приказал. У него из города «чин» какой-то приехал. Хочет на первое отделение остаться. Концерт у нас поздно кончается.

— Ну и пусть! А мне необязательно перед чином распинаться. Но Мымра не вступила в дальнейшее пререкание, сказала только: «Поторопись! Не опоздай!»

— Я боялась, ты откажешься, — встретила ее на сцене Нина.

— Скажешь, что горло перехватило или товарищу крепостная петь не пожелает.

— Плевать мне на него. Может, я в последний раз пою здесь.

А поразмыслив, она даже обрадовалась — поскорее освободиться и бежать в свою хлеборезку: «Клондайк хоть не дежурит, но на концерт явится и обязательно зайдет поздравить с Новым годом. Никого не будет, Валя нагреет чай, и мы посидим недолго».

Пела в тот вечер Надя две вещи, одну старинную цыганскую, из нот Дины Васильевны, «Что это сердце сильно так бьется». Единственная «цыганщина», против которой не возражала Дина Васильевна, потому что пела ее с громадным успехом Обухова. Зечки тоже оценили этот романс, судя по тому, как орали и топали «бис». Вторая вещь была современная, «советская — собаке кость», — сказала Нина, когда Мымра предложила песню из кинофильма «Моя любовь».

Важный «чин», полковник, сидел рядом с Черным Ужасом и благосклонно улыбался ей, а когда на «бис» спела «Калитку», даже слегка порукоплескал. Чуть-чуть, самую малость. На второе отделение не остался. Майор приказал Мымре задержать концерт до его прихода, а сам в сопровождении Горохова, нового режимника и ЧОСа пошел проводить «чина» до вахты, где уже пыхтела машина. Может быть, и не остался бы в ее памяти этот вечер: концертов было много за время ее пребывания в Воркуте, если б не событие, которое произошло позже.

Хотела Надя в хлеборезку идти, а навстречу ей Клондайк и две шмоналки-дежурнячки. Пришлось сказать:

— Здравствуйте, гражданин начальник!

— Здравствуйте, Михайлова, с Новым годом вас! — ответил Клондайк и еще хотел что-то добавить, но тут обе шмоналки заверещали:

— Иди же, Тарасов, начинается…

Надя повернулась и тоже пошла на сцену: «Теперь вонючки до утра на нем повисли».

«Почикайки [3] От украинского слова почикай — подожди. », как их тут называли, выглядели очень нарядно: все в веночках с разноцветными лентами, в вышитых кофточках, на ногах сапожки, в; расписных передничках. «И где только раздобыли?». Голоса свежие, звонкие. Песни такие красивые, заслушаться можно. Нина не с аккордеоном, а за пианино, тоже в длинной юбке. «Хлопцы» навели себе усы и полотенцами груди утянули (у кого были). ЧОС не пожалел актированный драный полушубок, чтоб мохнатые шапки пошить. Все как настоящее. Гопак отплясывали так лихо, что у сцены одна половица затрещала и провалилась. Потом вступил хор, и девчата задорно запели:

Вдруг майор Корнеев как заорет благим матом:

— Прекратить сейчас же! — и тотчас выскочил, нахлобучив шапку.

Мымра с помертвелым лицом встала: хлопает глазами, потом кинулась вслед за майором узнать, в чем дело. Нина хлопнула крышкой пианино и тоже ушла, потом вернулась и объявила:

— Расходитесь по-быстрому, концерт закончен.

Все переполошились, повскакали с мест, не поймут, что произошло. Кто-то крикнул: «Пожар!» — и все ринулись к двери. Клондайк встал в дверях:

— Без паники! Выходить по двое.

Зрители, так ничего и не поняв, стали расходиться кто куда, одни по баракам, другие на вахту, в казармы. Надя тоже не поняла, что случилось с майором. Все разъяснилось на следующий день, когда пришла Валя.

— Барак полночи не спал, все думали-гадали, что с майором приключилось. Наконец решили, что живот у него схватило, — подгулял с «чином». Тот вовремя уехал, а этого, видно, приспичило… Но оказалось другое. Утром пришла дневальная из конторы и рассказала, что майор так орал на Мымру, бедняжке со страху плохо сделалось.

— Да за какие грехи? — спросила Надя.

— А девчата песню пели «Галичанку».

— Ну и чего?

— «Галичанка» — песня украинских самостийников.

— Ну и кто знает?

— А вот майор наш знает.

Дневальная слышала, как он разорялся на весь свой кабинет: «Я сам командовал отрядом по ликвидации бандеровских банд в Карпатах, и песни их знаю на своей шкуре!»

— Бедная Мымра, откуда ей было знать о таких вещах, — вздохнула Надя и стала собираться. Пора за хлебом.

— Идиот наш Корнеев, самодур! Сапог кирзовый, хоть и майор. Не знает, что «Галичанка» родилась давно, еще в первую мировую войну четырнадцатого года, ее пели сечевые стрельцы «усусусы», а теперь поет вся Закарпатская Украина и танцуют под нее гопак.

— Ну, ты сказала! Откуда ж нам знать про каких-то усусусов.

— Читайте больше и вы знать будете!

— Вот освобожусь и займусь своим образованием, — а сама подумала: «Сказать тебе, немчура, кое-что! Да обижать неохота».

Нину тоже таскали к майору, но она быстро и умно отбрыкалась, а что возьмешь с зечки-долгосрочницы?

— Больше бдительности надо проявлять в выборе программы, — сказал ей майор Корнеев, Черный Ужас.

— Я и так бдю, постараюсь еще больше бдеть.

После новогоднего концерта попала Мымра в немилость к начальству. Горохов написал на нее рапорт в Управление за потерю' бдительности и безответственность. Откуда было знать злополучной Мымре, что песня «Галичанки» была взята украинскими националистами из отряда «СС Галиция» на свое вооружение как походный марш.

— Если только кляузе будет дан ход, Мымре не сдобровать, — сказала Нина-аккордеонистка.

— А что ей могут сделать? — с тревогой спросила Надя.

— Снимут с работы, а с такой характеристикой ей трудно придется. На собраниях партийцы заклюют.

В Рождество опять разбушевалась вьюга, угрожая снести все вышки и крыши. За хлебом пришлось ехать в сопровождении двух солдат. Одной нипочем не управиться бы. Подъехали обратно, с хлебом, а около вахты жбан со спиртом стоит. Вахтер и комендантша зоны, здоровенная бабища Анька Баглючка, спирт выдают бригадам, которые за зону выходят в актированный день. Приказ самого товарища Кухтикова!

— Давай и нам с Ночкой, — пошутила Надя, — мы тоже за зоной работаем!

Пошутила, а Баглючка — всерьез:

— Неси банку или кружку, не в подол же наливать тебе!

Спирт выдают по сто граммов, а Баглючка налила Наде полную кружку, граммов триста, не меньше. Все же хлеборезка, расконвоированая, глядишь, и пригодится когда-нибудь.

— Ты чего ей так много! — завопил вахтер.

— Им на троих: две хлеборезки и лошадь!

— Я те дам на троих! Остальным не хватит, еще две бригады за зону в ночь выходят!